Ренат Янышев - Каникулы юной ведьмы

— Ничего с ним не случилось. Просто испугался.

— Так! — довольно потер руки папа. — Эксперимент принес положительные результаты. Теперь отработаем на людях. Поехали, Ника, домой.

Я послушно взяла папу за руку, и мы перенеслись в Питер.

Мы стояли посреди моей комнаты. Телевизор уже не работал. Очевидно, мама уже легла спать. «Конечно, ведь поздно уже», — подумалось мне.

— Ух ты, — восхищенно зашептал папа. — Аж не верится, черт побери, что это все с нами происходит!

Он выскользнул в коридор, а чуть погодя из кухни послышался грохот. Папа явно что-то разбил. Ой, и мама наверняка проснулась.

Я бросилась на кухню. Папа присел на корточки у перевернутого стула и собирал осколки своего бокала. Я схватила его за руку, и мы перенеслись обратно в деревню.

— Зачем тебе понадобился бокал? — строго спросила я у папы.

— Да я хотел просто пошутить — поменять свой бокал местами с маминой чашкой. А стул сам выскользнул из — под ног, — стал оправдываться папа.

— Все! Отныне никаких самостоятельных действий. Только с моего разрешения. Хорошо? — придав голосу твердость, потребовала я.

— Это еще что такое? — заартачился папа. — Я, в конце концов, твой родитель, а не ты моя мама.

— Зато я могу перемещаться, а ты — нет. Так что если хочешь, чтобы я брала тебя с собой, дай обещание, что будешь слушаться.

Папа подулся, но разум победил, и он пообещал быть послушным. Пусть поклянется, подумала я, но потом решила, что это слишком по-детски. Посмотрим, как он сдержит обычное обещание.

Еще несколько экспериментов доказали, что я совершенно легко могу брать с собой не только папу, но и крестного. Дед Кузя, принесший открытки, был полностью сражен. Он недвижно стоял все это время — хотя мы побывали у Ниагарского водопада (так захотел папа, едва вытащил из стопки, лежащей на столе, нужную открытку), и в американском Диснейленде (это уже захотела я, хоть одним глазком взглянуть на него) — и, бедняга, не произнес ни слова.

Лишь дома, когда мы вернулись, он обрел дар речи:

— Тимофеич! Ложитесь-ка вы спать, поздно уже. А я пойду, пожалуй, к себе. У меня там с прошлого года штофик стоит. Как раз для такого случая. Ну и дочка у тебя! Черт знает что, и с боку бантик!

— А вот и нет у меня бантика, — бросила я вдогонку крестному. — Я в третьем классе перестала их носить.

Мы и правда скоро легли спать. Но я еще долго ворочалась с боку на бок, не в силах уснуть. А потом несколько раз попробовала перенестись из Белозера в Питер и обратно, прямо не вставая с постели.

Было немного жутковато. Казалось, что все это происходит не со мной, что все это — сон. Но нет. Это был не сон.

Хотя вскоре я все-таки заснула. Уже по-настоящему.

С утра начались сборы в дорогу.

Когда пришел дед Кузя, мы с папой как стояли, так и сели на пол. Крестный был причесан, даже борода подстрижена, и в ней — ни одной соломинки. На голове красовалась черная шапка-ушанка из кролика. Вместо телогрейки на крестном обнаружились красная рубашка и коричневый костюм. А брюки были заправлены в новенькие блестящие сапоги.

Папа беззвучно катался по полу и только тихонько поскуливал. Я тоже еле сдерживала смех. Правда, больше оттого, что творилось с папой.

— Ну, Петрович! Ну уморил, — хохотал папа, — теперь нас точно заметет первый же полицейский на Западе. Ха-ха-ха! Как только мы там появимся, так все сразу поймут, что прибыл проклятый русский шпион. Ха-ха-ха!

Я даже не ожидала, что дед Кузя может так обидеться. Он молча повернулся и пошел со двора. Я схватила папу за руку, и мы побежали следом. Уже у ворот нагнали крестного и с двух сторон вцепились в рукава, повиснув как якоря.

— Ну, Петрович! Ну, миленький! Мы же пошутили, — упрашивали мы его. — Мы тебя любим, просто мы подберем тебе другую одежду. Более спокойную, что ли. Чтобы ты не выделялся так.

— Нет, а чем вам не нравится моя одежда? — стряхнул нас, как котят, сердитый крестный.

— Да нет, нормальная одежда, просто за границей так не принято одеваться. Ты будешь там как белая ворона.

— А почему это они, приезжая к нам, могут одеваться так, как это им нравится, а я нет? Я что — голым хочу там показаться? Мне так лично моя одежда по душе. И вообще, я вам не навязывался. Катитесь сами, куда хотите. Ты вон, Тимофеич, вообще уже большим стал, шибко умным даже. Авось и без меня не пропадешь с дочкой-волшебницей. От всего оборонит при случае.

И он пошел к своему дому. Я смотрела ему вслед и прекрасно понимала, что крестного надо вернуть. Иначе что — то плохое, нехорошее навсегда появится между нами. Но здесь я была согласна с папой, в таком виде ему действительно нельзя появляться там. И я нашла вдруг убедительный, как мне показалось, довод.

— Крестный! — крикнула я ему вслед. — Но ведь мы там будем не как туристы. У нас ни денег, ни документов, даже языков не знаем. Так что мы не должны привлекать к себе внимания.

Крестный остановился, не поворачиваясь, он призадумался.

— А какие шмотки нужны? — наконец спросил он.

Мы враз успокоились и, подбежав к деду Кузе, развернули его и потащили обратно к себе в дом.

Осмотрительность папы стала действовать мне на нервы (я вообще сторонница быстрых активных действий), и в разгар его пререканий с крестным по поводу того, как должны быть одеты русские туристы на Западе, я просто взяла, да и перенесла нас в Осло прямо такими, как есть.

Для этого я просто выхватила из вороха открыток, принесенных дедом Кузей, первый попавшийся вид. Только я не учла одного — открытки были старыми, еще дореволюционными, и на том месте, где была просторная площадь, теперь теснились дома-кубы из стекла и стали.

В результате я и дед Кузя оказались на тротуаре перед какой-то витриной, а активно жестикулирующий папа — внутри витрины…

Я тут же перенесла нас обратно.

— Ух ты, — задохнулся папа, — что же ты делаешь?..

Но я, не дослушав его, вновь устремилась в Осло, сделав, правда, поправку на увиденное.

Теперь мы оказались в крохотном скверике. Тут можно было и осмотреться. По большому счету — ничего особенного я не увидела. Дома, окружавшие сквер, как дома, только чистые, нарядные, что ли. Улицы как улицы, только тоже очень чистые. У каждой скамеечки урны. Люди как люди, только спокойные, уверенные в себе. Это подметил и дед Кузя:

— Не наши люди! Одно слово — немчура.

— Ты что, Петрович? — покосился на него папа. — Это не немцы, а норвежцы.

Но папа крестного не убедил, тот только отмахнулся:

— Хрен редьки не слаще!

Я усадила папу и крестного на скамейку, а сама решила пообщаться с аборигенами, чтобы выяснить дорогу к Туманному фьорду. Но не успела сделать и нескольких шагов, как из боковой дорожки выскочил мне навстречу типичный норвежец — высокий и белобрысый дядька. Я напрягла все свои волшебные силы, чтобы он меня понял, и спросила его, в каком направлении искать нужный мне фьорд и где можно купить открытки с его видами. Однако туземец недоуменно пожал плечами и стал что-то лопотать по — своему. Крестный тут же скептически отреагировал: