Кир Булычев - Последняя война (с иллюстрациями)

Диск «Сегежи» спустился на планету в районе города… Некоторое время в корабле царила зыбкая тишина встречи с землей, тишина не беззвучная, а полная гудения механизмов, суетни очнувшихся роботов, мерцания аварийных ламп и шелеста креплений.

Загребин протянул руку к раме экрана, достал сигарету и, не отрывая глаз от экрана, закурил. Баков демонстративно откашлялся в соседнем кресле и спросил:

— Включить внутреннюю связь?

— Включайте, — сказал капитан.

Он знал, что старший помощник хотел, чтобы капитан, как и положено по инструкции, поздравил экипаж с благополучным прибытием на новую планету. Но ему не хотелось следовать инструкции. Уж очень было тревожно, И тогда Баков включил внутреннюю связь и сказал:

— Корона Аро, корона Вас, как перенесли посадку?

— Хорошо, — сказали короны по очереди. Тогда Загребин посмотрел на экран и сказал:

— Мы прилетели. Пришли. За работу. С настоящего момента входит в силу наземное расписание номер три. Для чрезвычайно сложных условий. Начать подготовку механизмов для разведки.

Баков нахмурился. Поздравления не было, а слова о расписании положено говорить старшему помощнику.

Капитан смотрел не отрываясь на экран и старался угадать, что принесет завтрашний день, и день сегодняшний, и все те дни, что придется провести на этой погибшей планете.

Экран вобрал в себя окружающий мир. С одной стороны, совсем близко подступали крутые склоны холма, кое-где затянутого пятнами зелени. По другую сторону, за пустырем, поломанным рядом тянулись небольшие дома, незнакомые, непонятные, но в то же время приспособленные для того, чтобы в них жили именно люди. Стекла в домах — с мостика видно — были выбиты, и окна зияли черными провалами.

Загребин включил звук, и в корабль ворвался заунывный шум ветра.

В коридоре стало тесно. Роботы под наблюдением Антипина соорудили дополнительный антирадиационный тамбур. Тамбур был тесен. Это не играло роли, когда вы выходите наружу, но задерживало возвращение на корабль.

Первыми в тамбур втиснулись Баков, Бауэр и Снежи-на. Снежина сказала, правда не очень искренне, что следовало бы вместо нее выпустить в первой партии Кирочку: та, по крайней мере, втрое меньше.

Бауэр ничего не ответил. Он стоял, прижавшись к стенке, ожидая, когда отодвинется люк в основной шлюз корабля, и думал о чем-то очень далеком и невеселом.

Это случилось не только с Бауэром.

Многим из членов экипажа уже приходилось ступать на камни или лед новых планет или астероидов. Многим приходилось проводить часы перед высадкой в ожидании, пока автоматы принесут последние сведения, и видеть в нескольких метрах недоступную еще поверхность планеты. И всегда это было связано с томлением, но томлением скорее сладостным, томлением мореплавателя, — который должен ждать прилива, чтобы спустить шлюпку и преодолеть последние метры до неведомой земли, до ее золотого песка и пышных пальм.

Такое чувство было знакомо и Бауэру, и Загребину, и Антипину, и Малышу. На этот раз все было иначе.

Люк в основной тамбур отошел в сторону, и Баков пропустил вперед Снежину. Здесь было свободнее. Зашуршал входящий в тамбур воздух Синей планеты. Он будто шептал о чем-то, и Снежине показалось — угрожающе шептал, предупреждал, запрещал.

— Чепуха, — сказала Снежина вслух. — Мы пришли. У нас действует наземное расписание номер три для чрезвычайно сложных условий.

— Да, — сказал Бауэр. Он понял.

Баков смотрел, как медленно отходил люк. Это было похоже на солнечное затмение. Тень луны уходит с солнечного диска. Только это был не солнечный диск. На планете было дождливо, серо и ветрено.

Легкий туман клочьями пролетал мимо корабля, и за завесой дождя скрылись недалекие дома города. Снежина включила отопление скафандра. Было градусов пять тепла.

Баков первым спрыгнул на поверхность планеты. Он постарался спрыгнуть легко и даже изящно, потому что всегда помнил о впечатлении, которое производил на окружающих. Он знал, что на мостике у экрана стоят его товарищи и каждое движение старшего штурмана видно им во всех деталях. Баков обернулся и помог выйти Снежине. Бауэр шел последним.

Несколько секунд они стояли, глядя, как на солнце люка снова наползает крышка. Потом Бауэр поднял руку для тех, кто остался на мостике. В наушниках прозвучал голос Загребина:

— Не увлекайтесь.

Загребин откашлялся, и Бауэр представил, как он постукивает сигаретой о край пепельницы.

Бауэр прислушался. На планете все было тихо. Вдруг сзади что-то лязгнуло. Снежина вздрогнула и обернулась.

— Это Еж, — сказал Баков. — Он будет нас сопровождать.

— Может, все-таки поедете на нем? — спросил Загребин.

— Нет, Геннадий Сергеевич, мы так пойдем. А в случае чего заберемся в Ежа, — ответил Баков.

— Ну давай, — сказал Загребин. Он сам предложил, чтобы вездеход шел за группой. На всякий случай. Мало ли что…

Бауэр посмотрел на шкалу счетчика радиации. Стрелка дрожала далеко за красной чертой.

Еж, скорее напоминающий жука с длиннющими передними ножками, остановился в двух шагах от разведчиков.

— Пошли, — сказал Баков. — Все в порядке?

Он сделал шаг по мелким камням, усеивающим продрогшую влажную землю. Его прямые широкие плечи, обтянутые скафандром, были напряжены. Баков был очень серьезен и не собирался рисковать. Загребин знал, кого послать с первой группой.

Видно, здесь, за последними домами города, никогда ничего не строили. Пустырь пересекали тропинки, заросшие плесенью и мхом. Вчера роботы притащили их образцы, и Павлыш засел на ночь в лаборатории. Потом к нему присоединился Вас. Биологи решили, что плесень — мутация, приспособившаяся к жизни на мертвой планете. Вернее всего, она недавно покрыла этот пустырь. Раньше здесь росли трава и кусты, не выдержавшие конкуренции с плесенью.

Снежина подобрала высохшую ветку и протянула ее Ежу. Тот взял ветку длинной рукой и спрятал в свой «горб». Павлыш потом разберется.

Мелкие капли дождя били по шлему и стекали струйками к плечам. Приходилось время от времени вытирать забрало перчаткой. Но все равно через минуту мир снова начинал дрожать и расплываться, искаженный струйками воды.

Баков увидел тропинку и свернул на нее, отклонившись от прямого пути к домам. Шагов через двадцать тропинка раздвоилась. На развилке что-то «лежало. Светлое, сантиметров в двадцать длиной. Баков остановился, вгляделся, потом медленно наклонился и поднял предмет с земли.

Это была небольшая кукла. Желтые волосы почти все вылезли от дождей. Остатки истлевшего платья чудом держались на толстых, перехваченных будто ниточками руках куклы. Один глаз исчез, но второй, синий и слишком яркий, смотрел на людей в упор.