Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла. Помоги мне в пути [сборник litres]

– А сам-то ты не против? Идти со мной…

– Не-а, не против. – Он заулыбался.

– Со старым и скрипучим…

– Ёшкин свет! Какой же вы скрипучий!

– Ты что это так ругаешься! – строго пробасила Генриетта Глебовна. – Что за «Ёшкин свет» у тебя на языке!

– А чего… – струсил Сашка. – Это и не ругательство даже. Это поговорка. Вроде как «нечистая сила»…

– Ах, поговорка!..

– Да, – приободрился он. – Это будто место такое поминается, где Баба Яга живет. Бабка Ёшка, значит. Даже песня такая есть в одном мультике! «Пой частушки, Бабка Ёшка, пой – не разговаривай»…

Я достал ручку, подмахнул контракт.

– Ладно, «Бабка Ёшка», иди расписывайся…

Сашка откровенно обрадовался, засветился весь. Водя языком по губам, старательно начертал: «Ал-др Крюк».

– Слушай-ка, Ал-др, это у тебя фамилия такая – Крюк? – заинтересовалась Генриетта Глебовна.

– Ага… А что? – Сашка насторожился.

– А маму как зовут?

– Вера Николаевна. А что?

– Да ничего, встречались, кажется… А папа – Виктор?

Сашка отвел глаза, сказал неохотно:

– Да. Только они развелись.

– Ох, ну извини… Игорь Петрович! Вы в дорогу, наверно, с утра отправитесь? А проводничок пусть перебирается к нам прямо сейчас. А то знаю я эти пилигримовские общежития. Туристы всю ночь на гитарах бренчат, да еще небось и водку пьют… А я хоть покормлю по-человечески.

Сашка опять обрадовался. Он уже не робел.

– Я только бумагу в контору отнесу и сумку там заберу…

– Игорь Петрович, а деньги вы дайте мне, я пойду на почту насчет журналов выяснять и уплачу заодно…

Сашка вернулся в сумерках. Я уже начал тревожиться. Генриетта Глебовна грозно его спросила:

– Это где же ты гулял, голубок?

Сашка не испугался. Весело объяснил, что сперва ждал в конторе диспетчера, а потом забежал на пустырь, поиграть.

– С теми ребятами, у костра, помните, Игорь Петрович?

Генриетта Глебовна погрозила толстым пальцем:

– Ты смотри у меня, проводник Александр Крюк…

Сашка полушутя надулся:

– Ну вот, опять дразнилки из-за фамилии. Всю жизнь…

– Какая же это дразнилка? Наоборот! Очень даже звучит, – утешил я его. – Просто как «Александр Блок». Блок – это ведь тоже приспособление, чтобы тяжести поднимать, а как услышишь фамилию – сплошная поэзия в душе. – И я даже процитировал подходящие для проводника строчки:

Сашка не удивился.

– Знаю.

– Читал Блока?

– Мама читала. Она этого Блока любит…

Сашка говорил, поглядывая на картину «Тетушкин секрет», и выкладывал из синей спортивной сумки на подоконник мыльницу, зубную пасту, полотенце. Потом брякнул коробком.

– А спички-то тебе зачем? – забеспокоилась Генриетта Глебовна.

– Для работы, – серьезно сказал Сашка. – Не для курения же… Мама сама положила, а то я всегда забываю…

Генриетта Глебовна вздохнула, как добрая бабушка:

– Не боится мама отпускать тебя?

Сашка засопел, заперекладывал мыльницу и зубную щетку.

– Ну да, «не боится». Каждый раз такое… «Прощание славянки»… Завтра позвонить надо, что все в порядке.

– Позвони, позвони… Идемте ужинать. А потом я постелю проводнику на раскладушке. Игорь Петрович, не возражаете, если в вашей комнате?

Я не возражал.

Когда легли, Сашка сразу начал тихо посапывать. Я тоже стал засыпать, удивившись напоследок, какой длинный и необычный был день. И вдруг услышал:

– Игорь Петрович…

– Что, Саня?

– А вы ту книжку, про мальчика из Назарета… написали?

Сон стек с меня, как темная вода.

– Нет, Саня, не написал.

– А почему?

– Честно говоря, побоялся.

– Потому что религию раньше запрещали, да?

– Нет, что ты… Во-первых, жизнь Христа – это ведь не только религия. Это история, философия и масса всяких общечеловеческих тем… А испугался я только себя. Почуял, что пороху не хватит. Начал и отложил…

– Побоялись, что будет еще один апокриф?

Эк ведь он меня! Почти в точку… Но я не обиделся.

– Понимаешь, Саня, я не сумел. Пока писал просто про его детство: про игры, про школу, про родителей и приятелей, вроде бы получалось. А как доходило до главного… Тема Великого Служения не каждому по зубам. У самого-то у меня в детстве таких мыслей, разумеется, не было…

Я теперь будто не с Сашкой, а с собой говорил. В полумгле. Вполголоса. Но он расслышал. И сказал сбивчиво, тихо:

– Но в детстве ведь… наверно, каждый про какой-нибудь подвиг думает…

– Наверно. Только тут не о подвиге речь, а о любви к людям и о желании спасти всех… Знаешь, я мог бы написать, если бы постарался. И возможно, повесть напечатали бы, поскольку времена меняются. Но это была бы еще одна средненькая книжка. И многие сказали бы, что автор спекулирует на модной теме. Сейчас это не редкость… Давай, Саня, спать.

– Ладно, – покладисто сказал он. И вдруг попросил (я даже почувствовал в темноте, как он жалобно поморщился): – Только не называйте меня Саней, хорошо? Сашка – вот и все. Я с рождения привык…

– Ну, если с рождения… А у меня тоже просьба, – начал я и прикусил язык. Потому что получилось бы слишком резко.

Но он понял:

– Больше не лезть с разговорами о книжках, да?

«Так тебе и надо, старому идиоту!» Я объяснил виновато:

– Видишь ли… как говорится, я с этим делом «завязал».

Раскладушка отчаянно заскрипела.

– Почему?!

– Как тебе сказать… Сашка. Наверное, все чернила израсходовал, которые были отпущены.

– Ох уж… – недовольно выдохнул он.

Мне вдруг стало чертовски стыдно. Зачем я ною перед мальчишкой? Разве он обязан слушать излияния, которые и самому-то мне противны?.. И все равно он не поймет, что получилось просто несовпадение сроков: «баллончик в авторучке» опустел раньше, чем кончилось календарное время. Оно протянулось усилиями мудрого Артура Яковлевича, которому честь и хвала, но о котором я сейчас не хочу вспоминать. Ни о чем не хочу. Я – человек без имени, беглец в свою последнюю сказку…

– Вы отдохнете в отпуске, а потом все равно за новую книжку засядете, – утешил меня Сашка.

«Я не сяду за книжку, если даже захочется. Потому что не успею ее закончить… Да и какой смысл? Она все равно была бы не лучше прежних… Вот если бы найти Тетрадь…»

Но Сашке я сказал:

– Все может быть… Спи.

Когда я проснулся, Сашкина раскладушка была застелена, сам он сидел на полу. Уже одетый, но босой. Раскладывал на половицах спички, соединял их в ромбы и звездочки. Потом провел над этими фигурками ладонью. Некоторые спички встали торчком, а две подскочили и головками прилипли к ладони.

– Ого… – удивился я.