Владислав Крапивин - В глубине Великого Кристалла. Помоги мне в пути [сборник litres]

Я малость опешил от такой его находчивой дерзости, но он уже сделался дурашливо-ласковым и промурлыкал:

– Дядюшка Пит, моя совесть не спит. Она меня гложет, на лопатки положит… Я все выучу и пересдам.

– Обормот, – с облегчением сказал я. А он умчался к мальчишкам в ближний парк.

Но скоро я заметил, что Петька огрызается все чаще и чаще. Может, возраст такой наступал? А может… что-то еще?

Вот ведь повороты судьбы!

Что я хотел от жизни? Моя задача с Конусом была блестяще выполнена. «Игла» шла в Пространстве, туннель существовал – это была непреложная данность. Я свою миссию выполнил до конца. Правда, предстояла еще посадка Конуса на далекую планету и практическое освоение туннеля, но это уже было дело других, специально подготовленных людей. А я, порядком вымотанный тридцатилетней, всего меня без остатка забравшей работой и двухлетней вахтой на «Игле», сейчас был намерен предаваться заслуженному отдыху и прочим человеческим радостям бытия… Нет, конечно, не сплошному отдыху. Буду работать над статьями по корпускулярной теории Времени, над монографией-отчетом о своем отрезке пути на «Игле», о свойствах туннеля, но все это – неспешная, уютная такая деятельность…

Так я рассчитывал.

А судьба мне, всю жизнь бездетному и холостому (хотя и немало пострадавшему на сердечном фронте), подкинула роль папаши упрямого сорванца. Никак иначе эту роль не назовешь, несмотря на необычность случившегося.

Когда Петька чересчур вредничал, я думал: «Неужели я был в его возрасте таким?» Казалось, что нет, не таким. Спокойнее, покладистее. Но, с другой стороны, я ведь и не оказывался в такой вот обстановке. Переселение в другое время кому хочешь может поменять характер…

Казалось бы, при нашей-то одинаковости я должен угадывать, просто читать все его мысли. Но куда там! Я понятия не имел, что у него нынче в этих мыслях-то.

Однажды я засиделся до ночи за журналом «Галактика», и вдруг показалось, что Петька в своей комнате, за прикрытой дверью, тихонько плачет.

Тревога толчком подняла меня на ноги. «Это должно было случиться, – подумал я. – Столько всего навалилось на беднягу. Днем, понятное дело, школьные заботы, приятели, игры и веселье, а вот ночью-то оно и приходит – печаль и тяжелые раздумья…»

Я на цыпочках шагнул в комнату. Мягко горел зеленый, в виде лесного гномика, ночник. Я подошел к постели.

Петька не плакал. Но и не спал. Смотрел в потолок. Без удивления повернулся ко мне.

– Что не спишь, Петушок?

– Так. Думаю…

Что тут скажешь? «Не думай, спи» или «Завтра рано вставать, в школу идти»?

Я сел на край постели. Молча.

Петька сказал хорошо так, ласково:

– А сам-то почему не ложишься, Пит?

– Читаю. Статью одну интересную раскопал.

– А-а… – протянул он. И вдруг спросил, опять уставившись в потолок: – А когда прочитаешь, опять пойдешь к ней?

Я обалдел. И не нашел ничего ответить, как только:

– А тебе-то что?

– Так… Зачем ты к ней ходишь?

Он прекрасно знал зачем. Потому что я в одиннадцать лет все про такие вещи знал тоже. Что нам было дурака валять друг перед другом?

– Я же взрослый мужик… Природа…

– Ага, «природа». А если от нее ребенок получится?

– Не получится. Карина не хочет… А если бы и получился, чего плохого?

– Вот еще, – буркнул он.

– Ты же сам хотел маленького братишку или сестренку. Там еще, в Старотополе.

Петька возмутился:

– Когда это я хотел? Не придумывай!

– А ты не отпирайся. Я же отлично помню.

– Ты много помнишь… чего на самом деле не было.

Он явно напрашивался на ссору. И я понял почему. Ему порой досадно и неловко было оттого, что я знаю про него все. По крайней мере, все из старотопольской жизни. Его дела, мысли, тайные движения души. Поступки, о которых не хочется вспоминать. Все слабости и привычки. В том числе и такие, о которых стыдно говорить. И тот случай с Турунчиком…

И поэтому не раз уже Петька огрызался в ответ на мои даже вполне безобидные воспоминания. Говорил, что я все путаю и «ничего подобного не было».

Конечно, и он, в свою очередь, все знал про мое детство. Но именно про детство, про старотопольское время. А про дальнейшую жизнь – только с моих слов. Поэтому условия игры были очень неравные.

И сейчас я спорить не стал. Сказал примирительно:

– Ладно, Петух, не топорщи перья, спи…

Он сердито отвернулся к стене.

Я в подобных случаях отворачивался так же… Нет, что ни говори, а мы были одно и то же…

Может быть, это «одно и то же» в конце концов и стало между нами колючей загородкой. Тут уж я один был виноват. Когда мы прожили вместе около двух недель, я стал себя ловить на странных ощущениях. Стоило мне вспомнить, кто Петька на самом деле, и я не мог заставить себя дотронуться до него. Вернее, мог, но с усилием. Нет, это было не отвращение, не страх, но… в общем, что-то отталкивало меня. Словно я рядом с каким-то противоестественным существом. Казалось бы – наоборот: полностью своя плоть и кровь. Но, видимо, этого и не принимала человеческая природа. Не готова была к столкновению внутри себя двух одинаковых «я».

В конце концов это стало настолько меня мучить, что однажды я не выдержал, поделился с Юджином и Митей Горским. С Юджином – как с единственным другом. А Митя – он же врач.

Мы сидели поздно вечером у меня в комнате за бутылочкой «Византийского рубина», Петька спал, Карина тоже, и я излил душу:

– В детстве был у меня один страшный сон. Часто повторялся. Будто мне поездом отрезало руку и она живет теперь отдельно. У меня дома живет, как кошка или щенок. Спит в углу, лазает по комнатам, царапает пальцами половицы. Помогает маме посуду мыть (и за это мама хвалит ее чаще, чем меня). И я тоже живу нормально. Не помню уж – с одной рукой или вторая потом выросла снова… Но время от времени наступает жуткий момент: на той, на самостоятельной руке отрастают ногти, и меня заставляют их стричь. А я не могу, обмираю от какого-то ужаса. От непонимания: как это так – моя рука и в то же время отдельная ! И живая!.. И… вот сейчас порой так же…

Выплеснув это, я почувствовал себя порядочной скотиной, но в то же время сделалось легче. Я залпом хлопнул целый стакан и стал смотреть в темное окно. Попросил:

– Митя, посоветуй что-нибудь…

Митя сказал довольно спокойно:

– Не так сразу. Надо подумать.

На следующий день, когда Юджин опять навестил меня, я смущенно спросил:

– Ну, не советовал Дмитрий что-нибудь… по поводу того, что я болтал вчера?

– Советовал, – вздохнул Юджин.

– Что?!

– Он и сам бы мог сказать, еще вчера, но не посмел, исходя из разницы возрастов и уважения к твоей персоне. А мне рекомендовал…

– Что именно?

– Извини, но дать тебе по зубам. Как следует. Это, говорит, снимет у старого дурня все комплексы и синдромы… Лучше бы, говорит, следил за Петькой, чтобы тот не шастал с другими юными авантюристами по скалам и по зарослям в старой крепости, а то ходит мальчишка тощий и ободранный, как недокормленный Маугли…