Джеральдин Маккорин - Где кончается мир

Днём они ловили олуш; вечером они ели олуш. Ночью сны их были до краёв полны тупиков и глупышей и кишели олушами.

Мурдо и Куиллиам превратили работу в соревнование, каждый день меряясь наловленным. Они вместе охотились на птиц с тех самых пор, когда научились ловить их больше, чем распугивать. Они прошли испытание в один день: отправились на жуткую Скалу Поцелуев, вздымающуюся высоко над беспокойным океаном, и поцеловали там камень. Конечно, во время охоты целовать птиц не приходилось – только хватать их за шеи. Как подметил Мурдо, «если бы проверка была легкотнёй, то ты бы пошёл назавтра ловить птиц и угробился – и выходит, твои маманя с папаней столько лет зазря тратили на тебя овсянку и одёжку». (Мурдо очень много размышлял о стоимости и ценности вещей. И даже людей.)

Отец Мурдо изготовил и владел лучшей верёвкой на Хирте – сплетённой из конского волоса и вручную вшитой в оболочку из овчины. Однажды она станет принадлежать Мурдо – отец передаст ему её в наследство, как лорды и дворяне передают своим первенцам в наследство дома, земли и мечи. А когда-нибудь Мурдо, думается, оставит её уже своему сыну.

А вот Юан свою верёвку уже унаследовал – его отец погиб, упав со скалы, – но был ещё недостаточно взрослым, чтобы на ней работать. И всё же он прихватил её с собой: за каждую верёвку, взятую на Стак, платили птицами или перьями, а матери Юана после смерти мужа такая приплата была очень нужна.

Так что Куилл свисал со скалы высоко над морем именно на верёвке Юана – одной рукой хватая гуг, второй поддерживая вес своего тела. Верёвка обхватывала бёдра, змеясь под одним и над вторым – мягкая, бледная и хорошенькая – как, в общем-то, и сам Юан.

Потрёпанное седло пони, прилаженное к краю скалы, не давало верёвке оборваться или перетереться об острую каменистую кромку. Дейви почему-то взялся каждый день носить это седло от Хижины к скалам, а потом наблюдать, как мистер Фаррисс закрепляет его. «Теперь спускаться безопасно, Куиллиам», – говорил Дейви, серьёзно кивая, и убегал в своих носках к младшим мальчишкам ощипывать птиц.

На Стаке было не меньше восьмидесяти клейтов: маленьких каменных башенок, в которых сушились мёртвые птицы. В клейт только ветер может проникнуть, и он высушивает сложенных внутрь птиц почти так же хорошо, как коптильня. Сидя прислонившись к клейту спинами, мальчишки ощипывали пойманных птиц, выдирая из них перья, пока и башенка, и земля, и воздух, и они сами не становились белыми, как пух. Младшие день за днём запихивали перья в мешки, пока наконец невесомый пушок не становился тяжёлым, как камни. Благодаря им скоро какой-нибудь богач с большой земли станет спать на перине, набитой пухом, который пахнет не только птицами, но и рыбой, которую эти птицы ели, и морем, в котором эта рыба плавала.

Августовские рассветы ровными лучами разрезали горизонт. Закаты были розовые и пушистые, как перья. Короткие ночи наполняло мерцание звёзд.

Но работа с рассвета до заката означала пятнадцать часов птичьей ловли: лазать по скалам, ощипывать птиц, сворачивать им шеи, расставлять сети, таскать добычу, делать запасы, чинить верёвки, разливать масло, прочёсывать берег в поисках растопки для костра, собирать яйца, ловить силками тупиков и продевать фитили в качурок. К тому времени, как солнце оказывалось в зените, мальчишки засыпали, стоило им присесть – на каменистых уступах, на вершинах скал, на щебенистых склонах, и будили друг друга, боясь, что опрокинутся во сне и разобьются насмерть, просыпались и снова принимались за работу – собирали, ставили силки, ощипывали, делали запасы…

И всё же при виде множества мешков, полных перьев, и ломящихся от птицы клейтов нельзя было не ощутить удовлетворения. Тяжкий труд выщипывал из дней часы и минуты, а ветер уносил их прочь. Скоро они вернутся домой, на Хирту.

Прошло три недели, началась четвёртая.

Лодка должна была приплыть по возможности. Это приливы и ветра решали. Может, единственная лодка с Хирты разбилась о прибрежные камни или начала гнить: теперь нужно чинить её. Вдруг отец Калума поранился и не может ей править. В таком случае, конечно, вместо него приплывёт мистер Гилмор на почтовой лодке, поскольку уже подошло время новой доставки разных припасов? Или нет. Возможно, почты не было. Возможно, «Парламент» никаких припасов не заказывал.

Прошло ещё два воскресенья, ознаменовавшихся молитвами и советами мистера Кейна. Потом ещё одно. Мальчишки не осмеливались жаловаться, но нелёгкая работа на Стаке Воина всё меньше казалась честью и всё больше – пыткой. Даже мистер Дон – невозмутимый, суровый человек – начал ворчать и бормотать себе под нос, что ему нужно возвращаться домой чинить крышу, пока погода не испортилась. Мистер Фаррисс тоже хотел вернуться – к жене и маленьким детям.

Куилл перестал выдумывать причины, по которым Мурдина Галлоуэй могла бы остаться на Хирте вместо того, чтобы отправиться домой: теперь он больше никогда не увидит её, ни разу в жизни. Так что он начал составлять воображаемые письма к ней, то и дело невзначай упоминая, сколько гуг он поймал, или как стал Королём Олушей, или что скучает по её пению. В его воображении мистеру Фарриссу даже не приходилось помогать ему с правописанием.

В его воображении Мурдина отвечала ему.

Команда мальчишек и мужчин, явившихся работать на морской Стак на четыре недели, могла проработать там и дольше. Конечно, могла. Ещё никто не умер от того, что спал на каменном полу. У них было достаточно птиц, чтобы питаться ими, освещать пещеру и разжигать костёр. Так что с того, что теперь они немного грязнее, чем понравилось бы их матерям? От небольшого слоя грязи только теплее становится. Им хотелось уплыть отсюда – они готовы были вернуться к своим собакам, пони, сёстрам и (в первую очередь) нормальным вырытым в земле туалетам позади домов. Но никто не хотел начинать жаловаться первым – ещё подумают, что ты хиляк, чего доброго. Только тихий плач Дейви, раздававшийся после того, как погаснет последняя искра костра, не давал Куиллу уснуть. Это да кап-кап-кап воды с устья пещеры.

Гуги оперились и превратились во взрослых птиц, съёживаясь до размеров обычных олуш. Летнее море потемнело.

– Почему они не приплывают? – спросил Калум, и все уставились на него: он озвучил то, что они так тщательно держали при себе. Калум расковырял дыру, которую все остальные пытались заткнуть.

– Наверняка есть причина, – сказал Донал Дон.

– Приплывут как смогут, – сказал мистер Фаррисс.

– На всё воля Господа, – сказал мистер Кейн, как обычно высокопарно.

– А вдруг пираты напали? – выпалил Найлл: слова вырвались из его рта так быстро, будто за ними гнались разбойники.