Юлия Галанина - Пропавшая шпага

В Акватике наступила весна. Распустились первые листочки на яблонях.

Десятого апреля, в среду вечером, в пять часов тринадцать минут Затычку обуяла жажда славы.

Вообще-то, в этом желании нет ничего странного, всех нас иногда настигает мысль, что надо бы прославиться. Но Затычка просто заболел этим. Причем прославиться ему захотелось сразу и на весь Город. Чтобы все ахнули и восхитились.

Но слава – это не кусок колбасы, в лавочке не купишь.

Целый час Затычка размышлял, на каком бы поприще приобрести знаменитость, но в голову ничего не лезло.

Путь к славе представлялся темным и туманным, зато конец пути виделся необыкновенно отчетливо: стоит он, Затычка, на Ристалищном Поле в Цитадели, а кругом толпа народу, все орут его имя и кидают к ногам букеты цветов, а он – независимый и гордый – даже не радуется, потому что так и должно быть. И никак иначе. Может, в бойцы Бетта Спленденс податься?

Мысль была хорошая, но в ученики бойцов Затычку могли принять лишь через год, потом еще года три-четыре, а то и пять ученических боев и только тогда из ученика становишься полноправным участником турниров.

А слава манила пальцем и была согласна ждать неделю, не больше. Кружила и туманила голову.

Не в силах сидеть дома, Затычка выскочил на улицу и направился в сторону Цитадели.

На полпути раздумал, повернулся и пошел к Западным Воротам.

Потом подумал, что там ему тоже делать вроде нечего и круто развернулся, чтобы идти домой.

И просто уперся в Шустрика и Полосатика.

– Ты чего, как укушенный, мечешься? – спросил с интересом Шустрик. – Мы за тобой от самого дома идем.

– Я? – удивился Затычка. – Я ничего… Так… А вам что, заняться нечем?

– Есть чем, – сказал Полосатик. – Мы, вообще-то, собирались на Круглую Площадь. Там карусель поставили и качели.

– Ну, так идем! – сердито сказал Затычка. – Я туда и направлялся.

Друзья ничего не сказали, лишь удивленно переглянулись за его спиной.

Карусель на Круглой Площади была замечательная.

На толстый столб насадили круглую площадку, огражденную резными перилами. Сверху карусель шатром накрывала красная расписная крыша, украшенная колокольчиками и фонариками. На площадке были установлены вырезанные из дерева скакуны.

Хочешь, – гарцуй на буйном панаке, на которого надето настоящее седло, хочешь, – крутись в резной тележке, запряженной тройкой веселых перевертышей, а хочешь, – покрасуйся на королевском птеригоплихте, пусть не таком большом, как настоящий, но почти таком же красивом.

Монетки только и уплывали из рук ребятни в обмен на карусельную забаву.

Друзья прокатились раз, потом другой, потом третий, потом…

Потом поняли, что в карманах у них пусто, даже на качели не осталось.

– Так, а теперь пойдем туда, где бесплатно развлекают! – сказал экономный Полосатик, печально осматривая свои вывернутые наружу карманы. – Кто-нибудь знает такое место?

– Я знаю, – загадочно сказал Шустрик. – Пойдем…

Они пошли за ним, но не в центр города, а обратно к дому.

– Эй, мы же развлекаться идем? – дернул Шустрика за рукав Затычка.

– Иди и не спрашивай! – не открыл тайны Шустрик. – Сейчас сам увидишь.

Они миновали Улицу Гонцов и прошли дальше. Еще несколько проулков, – и данюшки уперлись в свою собственную школу.

– Тс-с! – сказал Шустрик, увидев их разгневанные лица, и повел друзей в школьный летний театр.

Он был в саду, под открытым небом.

Там в теплую погоду давали представления как сами школьники, так и настоящие артисты.

Уже издалека было заметно, что около входа толпятся люди, которым не хватило места, потому что внутри театр полон.

Когда данюшки подошли поближе, то увидели: зрители зачарованно смотрят на невысокого юношу, стоящего на сцене.

От сцены, охватывая ее полукругом, ступенчато вверх шли скамьи, и они были заняты людьми так, что не яблоку – семечку от яблока негде было упасть.

И присутствующие, затаив дыхание, слушали юношу, который, негромко аккомпанируя себе на гитаре, читал стихи.

У Затычки, почему-то, ревниво сжалось и заныло сердце.

Вот если бы все эти люди слушали и смотрели так на него!

– Это же конкурс вагантов идет! – сообразил Полосатик. – А я совсем забыл.

– Мы поздно пришли, – вздохнул Шустрик. – Плохо слышать будем.

– Надо с той стороны зайти и на стену забраться, – предложил Полосатик, – я уже там сидел разок.

Так они и сделали.

На широкой каменной стене, отделяющей театр от улицы, уже сидело немало желающих увидеть и услышать конкурс. Но места нашлись.

Друзья забрались на стену, сели и забыли про все на свете.

Один вагант сменял другого, чистые голоса звучали в прохладном вечернем воздухе. Они уводили слушателей за собой, в свои миры, в свои чувства…

Данюшки не заметили, как стемнело, не заметили, сколько времени прошло. И только когда конкурс кончился, с трудом сообразили, что сидят на стене и, чтобы слезть, надо аккуратно пятится назад, а не делать решительно шаг вперед, как они уже собрались.

– Здорово, да? – сказал Шустрик, когда они шагали домой по темной улице.

– Еще бы, – откликнулся Полосатик, – Мне бы так уметь.

Затычка промолчал, ему было, почему-то, грустно.

На следующий день сразу после школы друзья разошлись: Шустрик с Полосатиком пошли в Цитадель, на конюшню к своему любимцу Малышу – королевскому птеригоплихту, а Затычка отправился домой, потому что приехала погостить его бабушка из Крутогорок, которая не признавала после школы дел важнее, чем обед.

Затычке сначала надо было пообедать, чтобы задобрить ее, а потом идти на конюшню.

– Бабушка, только быстро, меня ребята ждут, – предупредил Затычка, усевшись за стол.

Кроме него и бабушки никого дома не было.

Отец уже, наверное, подбегал к Аквилону с сумкой, полной грамот, а мама сидела в Башне Гонцов, в Цитадели, и разбирала принесенные гонцами из других городов грамоты.

– Подождут, – с удовольствием сказала бабушка, водружая на стол большую супницу.

Честно говоря, суп Затычка не любил.

А в супе особенно не любил, просто ненавидел вареный лук. Только от его вида Затычку сразу начинало тошнить. А еще он не любил в супе вареную морковку и вареную свеклу. Да и вареную капусту терпеть не мог…

Поэтому, когда бабушка наложила ему и того, и другого, и третьего, да еще в тарелку, из которой ел только отец Затычки, потому что она была самая большая, Затычка приуныл.

Бабушка ждала.

Надо было есть…