Роберт Хайнлайн - Будет скафандр – будут и путешествия

В музее в подобном случае я ожидал бы увидеть табличку с надписью: «неандерталец, последний ледниковый период». Но восковые чучела костей не грызут.

– Ну, дай же посмотреть, – возмутилась Крошка.

Он услышал. Крошка уставилась на него, он уставился на нас. Крошка вскрикнула; он повернулся и вбежал в пещеру.

– Пошли отсюда, – потянул я Крошку за руку.

– Подожди, – ответила она спокойно. – Он теперь сразу не выйдет. – Она начала раздвигать кусты руками.

– Крошка!

– Попробуй-ка, – предложила она. Ее рука пыталась пробиться сквозь воздух. – Он все равно, что в клетке.

Я попробовал. Проход в арке был закрыт какой-то прозрачной преградой. Я мог немного прогнуть ее – на дюйм, скажем, – но не более.

– Пластик? – спросил я вслух.

– Да нет, – пробормотала Крошка, – скорее, что-то вроде шлема моего скафандра. Однако прочнее и, думаю я, свет проходит только с одной стороны. Непохоже, чтобы он нас видел.

– Ладно, давай вернемся в свои комнаты.

Она продолжала ощупывать барьер.

– Крошка! – сказал я резко. – Ты не слушаешь!

– А зачем ты говорил, – возразила она не без логики, – если видел, что я не слушаю?

– Крошка! Сейчас не время упрямиться!

– Ты совсем как папа. Слушай, он сейчас выйдет; он же уронил крысу, которую жевал.

– Если он выйдет, то тебя здесь не будет, потому что я тебя утащу, а если ты начнешь кусаться, я тебя сам укушу, так и знай.

Она посмотрела на меня не без ярости:

– Да я тебя кусать не буду, Кип, что бы ты ни делал. Но если ты намерен занудничать… А, ладно, вряд ли он выйдет в течение ближайшего часа. Мы вернемся сюда потом.

– Хорошо, – я оттащил ее от арки. Но уйти нам не удалось. Раздался громкий свист, а за ним крик:

– Эй, парень! Поди сюда!

Кричали не по-английски, но я достаточно хорошо понял.

Крик донесся от арки с противоположной стороны коридора чуть поодаль. Поколебавшись, я пошел в ту сторону, потому что туда уже пошла Крошка.

В проходе маячил человек лет сорока пяти. Отнюдь не неандерталец, а цивилизованный человек; во всяком случае – в какой-то степени цивилизованный. Одет он был в длинный тяжелый шерстяной наряд, прихваченный в талии поясом и образующий нечто вроде юбки. Ноги под юбкой тоже были обмотаны шерстью, обут он был в тяжелые, короткие, изрядно поношенные сапоги. На поясе, поддерживаемый перевязью через плечо, висел короткий тяжелый меч; с другой стороны пояса свисал кинжал. Он носил короткую прическу, а лицо, видно, брил несколько дней назад, потому что оно заросло серой щетиной. Смотрел он с выражением и не дружеским, и не враждебным, а так – осторожным.

– Спасибо, – буркнул он ворчливо. – Ты тюремщик?

– Да это же латынь! – изумилась Крошка.

Как следует вести себя при встрече с легионером? Да еще сразу вслед за встречей с пещерным человеком?

– Нет, я тоже пленник, – ответил я по-испански, а потом повторил на вполне приличной классической латыни. Я прибегнул к испанскому, потому что Крошка несколько ошиблась. Легионер говорил не по-латыни, во всяком случае, это не была латынь Овидия и Гая Юлия Цезаря. Но не был это и испанский. Что-то среднее между ними, с чудовищным акцентом и чем-то еще. Смысл я улавливал вполне.

Пожевав губу, легионер буркнул:

– Это плохо. Три дня уже пытаюсь привлечь внимание тюремщика, а вместо него пришел еще один пленник. Но так уж легли кости. Однако странный же у тебя акцент.

– Извини, амиго, но и я тебя с трудом понимаю. – Я повторил это по-латыни. Потом добавил: – Говори, пожалуйста, помедленней.

– Я буду говорить так, как захочу. И не называй меня «амико». Я гражданин Рима, так что не суйся.

Это, конечно, в вольном переводе. На самом деле, его пожелание звучало намного вульгарнее. Оно очень походило на одну, безусловно вульгарную, испанскую фразу.

– Что он говорит? – задергала меня за рукав Крошка. – Это латынь, да? Переведи.

Я обрадовался, что она его не поняла.

– Как, Крошка, разве ты не знаешь языка поэзии и науки?

– Не строй из себя профессора! Переведи!

– Не приставай, малыш. Я тебе потом переведу. Я сам с трудом за ним поспеваю.

– Что ты там бормочешь на своей варварской тарабарщине? – любезно осведомился римлянин. – Говори толковым языком, не то получишь десять ударов мечом плашмя.

Не похоже было, чтобы он на что-то опирался. Я попробовал на ощупь воздух. Плотный. Я решил не обращать внимания на угрозы.

– Говорю, как могу. Мы беседовали друг с другом на нашем собственном языке.

– Поросячье хрюканье. Говори по-латыни, если умеешь. – Он глянул на Крошку, будто только что заметил ее. – Твоя дочь? Продаешь? Если у нее на костях есть мясо, дам…

Лицо Крошки приняло свирепое выражение.

– Это я поняла, – сказала она яростно. – А ну, выходи сюда драться!

– Попробуй сказать по-латыни. Если он поймет, то, наверняка, тебя отшлепает.

Крошке это не понравилось.

– Но ты ведь ему не позволишь?

– Конечно, не позволю.

– Пошли обратно.

– Я, кажется, уже давно это предлагаю. – Я отвел ее обратно в наш номер. – Слушай, Крошка, ты не против, если я схожу обратно и послушаю, что имеет сказать нам благородный римлянин?

– Против, и еще как!

– Будь же благоразумной, Крошечка! Если бы они могли причинить нам вред, Материня знала бы об этом. Но она сама ведь сказала нам о них.

– Я пойду с тобой.

– Зачем? Я ведь расскажу тебе все, что узнаю. Может, мне удастся выяснить, что происходит. Он-то здесь что делает? Неужели его держали замороженным две тысячи лет? И как давно он очнулся? Что ему известно из того, чего не знаем мы? Мы очутились в нелегком положении, и я хочу собрать как можно больше информации. Ты можешь помочь тем, что останешься сейчас в стороне. Если станет страшно, позови Материню.

– Вовсе мне не страшно, – надулась она. – Ну и иди, пожалуйста, если хочешь.

– Хочу. А ты поешь пока.

Пещерного человека не было видно. Я обошел его арку. Если корабль способен долететь куда угодно за нисколько времени, может ли он миновать одно из измерений и попасть в любое время по выбору?

Легионер все еще стоял у своей двери. Он поднял на меня глаза.

– Ты разве не слышал, что я приказал тебе стоять здесь?

– Слышал, – признал я, – но вряд ли мы сумеем договориться, если ты не изменишь своего поведения. Я ведь не служу у тебя рядовым…

– Твое счастье.

– Будем беседовать мирно? Или уйти?

Он оглядел меня с головы до ног.

– Мир. Но не вздумай заноситься передо мной, варвар.

Он называл себя Иунио. Служил в Иберии и в Галлии, затем перешел в VI-й легион, о котором, как он считал, должен был знать и варвар. Его легион стоял гарнизоном в Эборакуме, к северу от Лондиниума в Британии, а он был исполняющим обязанности центуриона (он выговаривал – «центурио») в передовом охранении. Постоянный его чин был что-то вроде старшего сержанта. Хоть он и был ниже меня ростом, не хотел бы я встретить его ни в темном лесу, ни на городской стене во время боя.