Галина Гордиенко - Волчьи ягоды

— Спасибо…

— Спасибо! — раздраженно передразнил дед. — Так и без глаза недолго остаться!

— Да не знаю я, что с ним случилось, — Володька недоуменно пожал плечами. — Как с цепи сорвался…

— Загадку нашел! Волка почуял, вот и сорвался, — огрызнулся Роман Феоктистыч.

— Волка?!

— А ты решил: котяра ради развлечения так рванул?!

— Но… откуда? Деревня же!

Старик сумрачно посмотрел на внука, глаза его странно блеснули, и он поспешно отвел их в сторону. Потом неохотно буркнул:

— Деревня! Лес-то вот он, в двух шагах…

Он поднял взгляд на быстро темнеющее небо. Шумно втянул носом воздух и проворчал:

— Торопиться надо. Полдень миновал, и тучи что-то слишком быстро нагоняет. Как бы дождь нас в дороге не застал.

К Володькиному удивлению, довольно широкая тропа у реки как-то быстро сошла на нет. Дальше пришлось буквально продираться сквозь густой подлесок.

Шли цепочкой. Дорогу прокладывал прапрадед. За ним неторопливо трюхал флегматичный Ивасик. Позади всех, проклиная мамину любовь к чистому воздуху, брел усталый Володька.

Вначале он еще как-то реагировал на окружающее: удивлялся и абсолютно чистой речушке, дно которой можно рассмотреть до мельчайшей песчинки; и лесу, совершенно непохожему на пригородный; и мелькавшим над самой головой непуганым, хлопотливым белкам; и обилию земляничных полян, убегавших от реки в величественный сосняк…

Но через пару часов его и на это не хватало. Мальчишка просто сомнамбулой тащился следом за лошадью и тупо завидовал ее четырем ногам. Володьке почему-то казалось, что так идти легче.

Роман Феоктистыч с легкой насмешкой наблюдал за правнуком. Ему было интересно, когда Володька сдастся и запросит отдыха. Но мальчишка, несмотря на явную усталость — ведь не привык к подобным походам! — все же держался. И старик одобрительно проворчал себе под нос:

— Ишь, волчонок! Упорный…

Небо на глазах затягивалось низкими облаками, откуда-то потянуло освежающим, прохладным ветерком. Только что стоявшее в самом зените солнце вдруг исчезло, в лесу стремительно темнело.

Ноздри хрящеватого носа жадно затрепетали. Старик смерил оценивающим взглядом тяжелые, набухшие влагой тучи и быстрым шагом вернулся к мальчику:

— Идти-то еще можешь? До дома минут тридцать осталось.

— Могу, — прохрипел Володька, почти с ненавистью всматриваясь в бодрого, ничуть не уставшего деда.

— А то, может, на Ивасика? Правда, он без седла. Однако если навык есть… Или ты верхом не пробовал?

— Откуда? — зло буркнул Володька.

— Не скажи! В твоем городишке, помню, ипподром был…

— Ну и что? Я все равно верхом никогда не ездил. Очень надо!

— Не сядешь, значит? Смотри, того и гляди, дождь хлынет. Подмочит славно…

Володька недоверчиво посмотрел на Ивасика, по-прежнему трюхавшего впереди, и отрицательно замотал головой:

— Не, я так. На своих двоих.

— На двоих… — Роман Феоктистыч непонятно усмехнулся. — Две, оно — не четыре, конечно.

Володька неприязненно покосился на прапрадеда и пробормотал:

— Вы обещали дорогой о своей деревне рассказать.

— Спрашивай. Коли обещал, так и расскажу.

— Почему… э-э… почему домов так мало?

— Кто его знает. Сложилось так. Молодежь наша после войны по городам разбежалась. За легкой жизнью. Вон, как дед твой. Охотой никто заниматься не схотел. А что еще в наших краях делать-то? Разве что в лесничестве работать. Так там тоже много народу без надобности. — Роман Феоктистыч пожал плечами. — Вот и поразъехались кто куда. А вернуться… Жизнь-то здесь совсем не та, что в других местах!

— Хуже? — желчно поинтересовался Володька.

— Кому как. По мне, так несравненно лучше. К природе, скажем, поближе. Тут у нас никак не забыть: человек, он такой же зверь, что и вокруг по лесам на четырех лапах мотаются. Только гораздо беззащитнее остальных. А города ваши… так, помойки. Со скуки в них мрут людишки, что мухи зимой.

— Со скуки?! — возмутился Володька.

От таких слов он даже о собственной усталости позабыл и невольно прибавил шагу, пытаясь не отстать от деда.

— Много вы тут понимаете! Да у нас… у нас — компьютеры! Игры! Сотни игр! Нет, даже тысячи! Какие только душе угодно! Стадионы! Бассейны! Телевидение кабельное! Больше двадцати программ! Телефоны сотовые! У нас…

— Заладил, — насмешливо перебил его старик. — Стадионы! Что от них толку-то, если ты вон пятнадцать километров пройти не можешь?

— Я не могу?! Могу!

— Конечно. С языком-то через плечо. Пыхтишь, как паровоз хороший.

— Ну и что?! Все равно в городах интереснее!

— Тепличные условия ни единому человеку не интересны! — безапелляционно отрезал Роман Феоктистыч. — Ежели он стоящий.

— Почему — тепличные?!

Старик ухмыльнулся и ядовито перечислил:

— Ходить разучились — автобусом до работы али школы добираетесь. Купаетесь в ваннах металлических, реки вами давно загажены и воздух тоже. Питаетесь дрянью всякою! Химия везде, даже детишки гастритами маются. От лишнего веса ваши женщины на стены лезут, не знают, как от жира избавиться…

Володька приоткрыл было рот, старательно подбирая возражения, а его прапрадед вдруг обернулся и с явным ехидством вопросил:

— А что это ты, мил друг, так моему возрасту изумился?

Поняв, что в этом споре ему не победить, Володька рот аккуратно захлопнул и проворчал сквозь зубы:

— Что-то мы не о том. Вы лучше скажите, что за дети у вас в поселке живут? Они что, как и я, приезжие?

Глаза Романа Феоктистыча смеялись, он мгновенно разгадал невинную Володькину хитрость. Но «добивать» городского гостя не стал, добродушно ответил:

— Дети-то? А всяких хватает. Пашка с Ленкой, Анфисы внуки, так да, пришлые. Из Питера они. А Маруська и Петька — это свои.

— А лет им по сколько? — оживился Володька.

— Я знаю? Если навскидку только… — Старик помолчал немного, раздумывая, потом сказал: — Петька с Ленкой — твоих годков, думаю. Пашка, он чуток помоложе. Весен тринадцать, не боле. А Маруська — малек совсем. Ей только семь этим летом будет.

— И как они? — осторожно поинтересовался Володька.

— Анфисовы-то? Да такие ж, как и ты, полагаю. С месячишко у бабки, почитай, каждое лето живут, с месячишко от скуки и маются. Бабка их все за ягодами налаживает, да за грибами. И то силком.

Володька радостно ухмыльнулся: его возраста! Здорово. Может, скучать и не придется.

Старик вдруг обернулся и бросил на внука цепкий взгляд:

— А вот Петро — другой. Злой, крепкий мужик. И темный. Вся семейка у них такая. Поосторожней с ним, смотри…

Он снова двинулся вперед. И уже из-за кустов орешника до Володьки донеслось:

— Малая — еще никто. Так, зелень. Отца прошлым летом медведь заломал, так мать с бабкой на нее не надышатся. Одна она у них осталась. Свободы слишком много девчонке дали, из леса не вылазит…