Вольфганг Хольбайн - Зеркальное время

Тут в нем заговорила совесть. Он удрал, и пусть ничем не мог помочь Рогеру, это никак не оправдывало того, что он трусливо бросил приятеля в беде.

Мальчик пытался уговорить себя, что это не так. Если бы он ввязался в драку, хватило бы одного кулачного удара Кожаного или его сообщника — и пришел бы ему скорый и бесславный конец. Но «бы» не считается. Счи­тается только факт, что он даже не попытался. Он повел себя как ничтожный трус и должен сейчас же вернуться назад и помочь Рогеру. Совершенно непонятно как, но попробовать он обязан.

Однако принять решение не значит осуществить его. Юлиан не только запутал своего преследователя, но и сам заблудился. Он сделал несколько неуверенных шагов и остановился. Темнота и холод пробрали его до костей, и ветер опять зловеще завыл в заброшенных переулках. Скорее всего, он и не переставал выть, но Юлиан только теперь обратил на него внимание. Зябко дрожа, он огляделся. Знать бы, где он находится!

Вдруг ему в голову пришла спасительная мысль: колесо обозрения! Оно было у них за спиной, когда они встретили Кожаного. Он поискал глазами и, вскоре обнаружив это стальное сооружение, быстро зашагал в его сторону. Он шел минуту. Пять минут. Потом десять.

Через добрую четверть часа он остановился и осмот­релся вокруг. Колесо обозрения казалось не таким уж далеким, но за пятнадцать минут он нисколько не при­близился к нему. Такой большой территория ярмарочной площади никак не могла быть!

Объяснение он нашел тут же, и оно оказалось настолько простым, что он чуть не рассмеялся. Он же бегал по кругу. В темноте все павильоны казались одинаковыми, стоило несколько раз неправильно свернуть, и...

Свернуть? Но павильоны выстроились как по линейке и он ни разу не сворачивал!

На сей раз ему уже не удалось подавить панический страх. Мальчик вскрикнул, бросился бежать и свернул в первый попавшийся переулок. В конце этого переулка виднелся свет. Но не яркие цветные огни ярмарки, а слабая лампочка. Все же это был свет, а значит, поблизости могут быть люди. Юлиан ускорил бег и снова запыхался, пока добежал.

Увы, спасительный островок в океане темноты и гроз­ных теней оказался всего лишь освещением кассовой будки, которое забыли выключить.

Будка была очень старомодная, как и все остальное здесь: ни хромированных штучек, ни стекла и пластика, только дерево да крашеное окошко со стеклом и прорезью, куда посетители просовывали деньги и получали билеты. И свет исходил не от неоновой лампы, а от свечки внутри будочки. Видно было, что ее зажгли совсем недавно.

Все это было довольно загадочно. В голову Юлиану впервые закралась мысль, что этот свет вместо долго­жданного спасения может оказаться ловушкой, приготовленной для него Кожаным.

Он в страхе оглянулся. Темнота казалась еще непроницаемее, чем прежде, но он был уверен, что отчетливо видит, как Кожаный и его сообщники стоят поодаль и ухмыляются, покачивая цепями.

Он отпрянул, развернулся и заметил массивный тем­ный силуэт позади кассовой будки. Юлиан неуверенно двинулся к этой фигуре — вполне возможно, что прямо в руки Кожаного, но вдруг это не Кожаный зажег свечу, тогда Юлиан спасен.

Кассовая будочка относилась к дороге привидений — такой же древней и покинутой, как и все остальное здесь. В темноте виднелись силуэты вагончиков, соеди­ненных между собой цепями. Вход в тоннель показался Юлиану зубастой пастью, поджидающей дурака, который даст себя заглотить, а чудовища из папье-маше, казалось, насмешливо подмигивали ему из глубины.

Юлиан в страхе повернулся — и обмер. В конце пере­улка появилась фигура, за ней вторая и третья. На сей раз они не были плодом воображения: Кожаный и его сообщники! Должно быть, они расправились с Рогером и теперь сообща двинулись на поиски Юлиана.

На сей раз он быстро справился со страхом. Если он рассчитывает выбраться живым, главное сейчас — со­хранять ясную голову. Он огляделся. Вперед нельзя — попадешь прямо в руки врагам. Налево и направо — почти то же самое, потому что придется пересечь полосу света, падающего из окошечка кассы.

Оставался единственный путь — назад, хотя все в нем противилось тому, чтобы нырнуть в распахнутую пасть дороги привидений.

Кожаный и его сообщники быстро приближались. У Юлиана уже не оставалось времени на поиск другого укрытия. Может быть, он и сюда уже опоздал. Взгляд его лихорадочно метался — и остановился на вагончиках, соединенных цепями. Не раздумывая больше, он вскочил на платформу и пригнулся за сиденьем.

В нос ему ударил запах пыли и старой кожи. И еще чего-то, что он не мог бы определить иначе, как запах древности. Он физически ощутил, как стар этот вагончик и вся дорога привидений.

Но Юлиан сердито отогнал эти мысли. В конце концов, у него сейчас были дела и поважнее, чем ломать голову над дорогой привидений. Почему 0ы, например, не со­средоточиться на преследователях.

Эти трое между тем уже почти дошли до дороги привидений. Кожаный остановился возле кассы, и Юлиан видел его лицо в слабом свете свечи. Левый глаз у него заплыл, на губах и подбородке запеклась кровь. Юлиан позлорадствовал, но тут же осознал, что означает появ­ление Кожаного здесь: как бы храбро ни защищался Рогер, Юлиан видел перед собой победителей битвы. И он понял, что теперешним своим жалким положением наказан за то, что так позорно бросил Рогера в беде.

Рыжий снова отступил из света в темноту. Юлиан слышал, как он переговаривается с сообщниками, но слов различить не мог. Они походили туда-сюда и потом...

Нет, зрелище было настолько абсурдным, что Юлиан даже забыл про опасность. Эти трое походили туда-сюда, нагнувшись вперед и шумно втягивая воздух. Они искали его, но вели себя не как люди, а как собаки, идущие по следу.

Собаки! Ищейки, взявшие след...

Юлиан и сам понимал, насколько безумна эта мысль, но тут он вдруг припомнил, каким зловещим показался ему однажды Кожаный — не человеком, а нелюдью, порождением кошмара, исчадием тьмы. Такими же чуже­родными виделись ему теперь все три фигуры. Кажется, они даже начали изменять облик, и чем больше Юлиан убеждал себя, что это невозможно, тем более зримым становилось преображение. Они все еще ходили на двух ногах, но движения их стали другими: они ковыляли и подволакивали ноги, будто ходьба была для них делом противоестественным. Юлиан слышал звуки, которые не могли быть речью: какое-то отвратительное отрывистое хрюканье, от которого у него мороз пошел по коже.

Трое подошли поближе и принялись обнюхивать вагончики. И хотя начали они с другого конца, им недолго придется добираться до Юлиана. Несмотря на безнадежность своего положения, он не мог пошевелиться. Мальчик замер от ужаса, как парализованный, высунув голову из-за спинки сиденья и вцепившись в нее так, что побелели пальцы.