Любовь Романова - Люди крыш. Пройти по краю

— Ну и, пожалуйста!

Если быть честной, темная полоса в Женькиной жизни началась гораздо раньше. Еще в сентябре, когда Алька и компания выбрали ее своей новой жертвой. Сама Алька — Альбина Стекольникова — принадлежала к людям, в жизни которых даже черные и белые полосы сделаны из шоколада. Во-первых, она была блондинкой. Натуральнее не придумаешь. Бурный поток светлых кудряшек заканчивался где-то в районе талии, обтянутой блузкой известного бренда. Во-вторых, Алька в свои неполные четырнадцать лет имела вполне зрелые формы. На ее фоне Женька казалась себе заключенным Освенцима.

Но главным достоинством Стекольниковой был ее папа — депутат областной Думы и владелец винно-водочного завода. Он без лишних слов соглашался спонсировать школьные праздники и охотно выделял деньги на внеплановый ремонт учительской. Наверное, поэтому унылая классная — Антонина Леонтьевна Павловская, которую ученики окрестили Собакой Павлова, обращаясь к Альке, всегда расплывалась в сладкой улыбке, как хозяйка пряничного домика. Кажется, в сказке милая старушка собиралась скушать Грету и Генделя? Тогда эта сказка точно про Собаку Павлова. Только роль заблудившихся детишек в ней досталась Женьке.

День начался с того, что она решила блеснуть своим знанием разговорного английского. Какой-то леший дернул ее поправить Собаку Павлова, преподававшую иностранный язык. Не вставая с места, Женька громко заметила, что выражение «yes, of course» звучит не слишком вежливо. Гораздо правильнее использовать нейтральное «sure». На это классная потребовала выйти к доске. Мол, если ты так хорошо знаешь предмет, веди урок вместо меня. К несчастью, подлый леший не желал успокаиваться. Он снова дернул Женьку, и та невинно спросила, может ли она в таком случае рассчитывать на часть зарплаты Антонины Леонтьевны?

Подобной наглости хозяйка пряничного домика простить не могла. Через минуту Женька стояла в школьном коридоре и печально смотрела на закрытую дверь класса. Ее выгнали. Но это еще было полбеды — ей не раз приходилось куковать на школьных подоконниках в ожидании звонка. Хуже всего, что ее рюкзак остался лежать под партой. А в рюкзаке — почти законченный скетч будущего рисунка.

Женька давно хотела создать что-то из ряда вон. Даже место присмотрела — стену большой трансформаторной будки в паре кварталов от своего дома. Она почти неделю работала над эскизом. Ей представлялась огромная картина метра четыре в высоту и восемь — в длину. Зрителю должно было казаться, что в грязной стене появилась дыра, за которой лежит волшебная страна с лиловым небом, голубыми лугами и парящим в высоте разноцветным аэростатом. На переднем плане, возле исковерканной воображаемым взрывом кирпичной кладки, стояла девочка. Тоненькая, чем-то похожая на Женьку. Она смотрела в провал, не решаясь шагнуть за границу реального мира. Возле ее ног терлась черная кошка — лоснящаяся, словно школьная Глуша.

Конечно, такой сюжет совсем не походил на традиционное граффити, но Женьку это мало волновало. В конце концов, настенные рисунки знаменитого Немо вообще печатали в детских книгах. Он заселял фасады Бельвиля смешными бегемотами, кошками, собаками, бабочками и цветами. А еще часто изображал силуэт черного человека в окружении разноцветной живности. Во всем мире его знали как «сказочника акрила».

Нет, Женька не стремилась подражать известному райтеру. Она просто рисовала мир, куда ей самой хотелось сбежать. Подальше от унылой классной и ядовитой Стекольниковой с ее свитой. Но, кажется, в этот раз побегу было не суждено состояться. Едва прозвенел звонок на перемену, Женька влетела в класс. Рюкзак все так же валялся под партой. Только эскиза в нем не было. Она попыталась вспомнить, не оставила ли его дома, и тут услышала за спиной приглушенные смешки.

Великолепная четверка сидела на подоконнике, возле распахнутого окна. Стекольникова, Дашка Блинова — ее подруга, похожая на куклу для самовара, — такая же щекастая и курносая, и два верных оруженосца: Косолапов с Горячевым. Оба длинные, затянутые в узкие джинсы и тесные рубашки. Парни отличались только прическами и папами. Горячев носил выщипанную челку, свисавшую на глаза, и был сыном известного режиссера. Косолапов предпочитал локоны до плеч и хвастался, что его отец — шишка в мэрии. А вот у Блиновой родители были самые обычные. Предприниматели средней руки. Стекольникова приблизила ее к себе не из-за мамы с папой. Просто толстуха Дашка выгодно оттеняла точеную фигуру королевы класса и всегда во всем с ней соглашалась.

Компания шушукалась, поглядывая поверх Женькиной головы. Стало ясно: случилось что-то гадкое. Предчувствие беды было таким же сильным, как желание сбежать из душного класса в город, полный майских запахов и гуляющих с детьми бабушек. Но вместо этого Женька проследила за взглядами четверки и вздрогнула, увидев свой рисунок.

Странно, что она не заметила его раньше. Альбомный лист со скетчем висел точно посередине классной доски. Поверх полыхающего закатом неба теперь стоял грязный отпечаток подошвы мужского ботинка. Наверное, кто-то из парней постарался. Эскиз перечеркивала пара ругательств, написанных черным маркером, а к девочке был подрисован носатый уродец, который лапал ее кривыми ручками ниже талии.

Женька почувствовала, как кровь приливает к ушам. В носу защипало. Она зажмурилась в надежде, что, когда снова откроет глаза, ее искалеченный рисунок исчезнет. Не будет ни подлой Альки, ни притихших в ожидании бури одноклассников, ни изуродованной волшебной страны. Ничего не будет! И самой Женьки тоже…

— Что, ягодка, тебе не нравится? — Каждый раз, устроив очередную пакость, Стекольникова становилась приторно-сладкой и называла Женьку ягодкой. Из-за ее смешной фамилии — Смородина.

— Она от восторга онемела! — Дашка всегда искала случая поддакнуть подруге. — Эй, Смородина-уродина, чего пялишься?

— Ну, зачем ты на нее давишь? — Алька продолжала манерничать. — Не каждый может оценить наш художественный вкус.

Не чуя ног, Женька пошла к доске и сняла свой рисунок. Убить! Немедленно. Всех сразу и каждого в отдельности. Вцепиться зубами в горло и перегрызть сонную артерию! Считая шаги, чтобы не заорать, она приблизилась к четверке и уставилась в переносицу Стекольниковой.

Королева и ее свита молчали. Радостно ждали продолжения.

— Твари! — Женька удивилась тому, как глухо прозвучало это слово, развернулась и выбежала в коридор.

Класс за ее спиной удовлетворенно заржал.

Последний раз Женька ревела полгода назад, когда неудачно прыгнула с крыши гаража и проткнула гвоздем ногу. Но тогда это были правильные слезы. Они разгоняли боль и ужас от вида набухающей кровью кроссовки. Сейчас же ей казалось, что вся вода в ее организме превратилась в яд и по лицу струятся потоки едкой отравы. Слезы не приносили облегчения — только обжигали кожу.