Дмитрий Емец - Танец меча

— Анзус, Гекар или Клосса… — твердо произнес Арей.

Седьмая тень нетерпеливо наклонилась к нему.

— Попытка только одна! Который из трех убит безвинно?

— Гекар! — крикнул Арей неожиданно скоро, быстрее, чем ожидали тени.

В тот же миг его взметнувшаяся нога толкнула Варвару в верхнюю часть груди. Варвара поняла только, что летит и врезается в воду плечами и затылком. Вначале она погрузилась и увидела покачивающиеся плети грязных водорослей, потом увидела свои колени, и лишь тогда ей стало холодно. Холод затекал в рукава, за ворот. Мгновенно охватил тело.

Она вынырнула, отплевывая воду. Рядом с ней, почти без брызг, в воду плюхнулось нечто черное. Добряк доплыл до Варвары, ткнулся в нее носом и поплыл к берегу, как бы подсказывая: поигрались, и достаточно. Пора сушиться. Варвара отбросила со лба мокрые волосы. На нее с берега смотрело лицо, лишенное черт. Седьмая тень.

— Ты угадал, Арей, хотя и не был уверен! Ты сохранил ее! Прощай!.. Я ухожу! Эй вы, за мной!

Седьмая тень рывком освободила руки, разорвав связь с другими тенями, и штопором вкрутилась в бетон причала. Шестеро с проклятиями исчезли следом. Когда они втянулись в бетон, на причале осталось лежать отрубленное лебединое крыло. Три крайних маховых пера сломались, на других были следы грязи. Страшное укоризненное крыло, как напрасно убитая птица, брошенная валяться в лесу. Арей мельком взглянул на него, хмыкнул и за шкирку выдернул из воды Добряка. Тому никак не удавалось выбраться на высокий причал, и он просительно поскуливал. Потом точно так же выдернул из реки подплывшую Варвару, которая вместо благодарности попыталась укусить его за руку.

— Вот так всегда! Собаки не кусаются, а люди — да, — хмыкнул мечник.

Варвара стояла на причале и обтекала. Вода была везде, даже в ножнах потерянного тесака. Волосы липли к лицу. А тут еще Добряку вздумалось отряхнуться. Пес выглядел довольным. Пробежались, да еще и искупались — день прожит не зря. Начерно отряхнувшись, но все равно оставшись таким же грязным, пес невнимательно лизнул заднюю лапу, оглядел ее и счел туалет завершенным.

Варвара стучала зубами. Правое колено не слушалось: чашечка от холода ходила вверх-вниз. Она даже не знала, что так бывает. Арей внимательно оглядел ее. Варвара больше походила на мокрого щенка, чем на человека. Нелепая, с прилипшими к лицу волосами, тонконогая, дрожащая. Но вот ее эйдос сиял куда ярче, чем прежде. На него больно было смотреть. Граница, прежде точно скальпелем проведенная, чуть отодвинулась, и контур света охватывал темную сторону.

Потом она взглянула на Арея, и граница эйдоса вновь сдвинулась к мраку. Арей ощутил себя огромным магнитом, искажающим природный свет эйдосов. В первые дни, когда Варвара только попала к нему, свет ее эйдоса был ровнее. Сейчас же он хоть и вспыхивал порой ослепительнее, чем прежде, но ведь и лампа горит ярче перед тем, как перегореть. Права Мамзелькина. Будь ты неладна, негодная старуха!

— Чего вы на меня уставились? — трясясь от холода, спросила Варвара.

Резкие осенние ветра выдували из нее жизнь.

— Идем! Думаю, кто-нибудь согласится уступить нам свою машину. — Арей повернулся и крупными шагами стал подниматься по ступенькам.

Две машины пришлось пропустить: у водителей были эйдосы, и Арей не имел над ними власти. Он мрачно смотрел, как они приближаются. Как страж мрака, он замечал не столько людей, сидевших за рулем, сколько то, что находилось у них в центре груди. Первая машина резко отвильнула, когда он выступил на дорогу, негодующе загудела и пронеслась. Эйдос у ее хозяина был красный, раздраженный, как тлеющий огонек сигареты на ночном балконе. Данный гуманоид не желал пускать никого в свою улитку на колесиках, заработанную честным трудом.

Вторая машина начала притормаживать, в сомнении канючить поворотником, но в последний момент дернулась и проехала. Эйдос у ее водителя бледнел, мигал, трусливо переливался. Было заметно, что человек разрывается между желанием помочь и страхом запачкать сиденья. Если бы просто вымокшая девушка, а то мужик еще с ней здоровенный… ну их… влипнешь еще в историю… лучше проехать и забыть.

Третья машина — тяжелая фура — оказалась подходящей. У ее водителя эйдоса не было, и он послушно, как сомнамбула, стал подводить свой автомобиль к барону мрака. Арей уже приготовился вышвырнуть его из кабины, но в этот момент откуда-то сбоку непрошено вынырнула маленькая, в две двери, машиночка с сердобольной барышней, как-то углядевшей дрожащую Варвару. У барышни эйдос был. Мокрая Варвара, благодарно кивнув, скользнула за отодвинутое сиденье. За ней без смущения проследовал Добряк, мгновенно заполнивший собой всю машинку и дружелюбно вильнувший хвостом прямо по лицу барышни.

Арей влез третьим и, почти уткнувшись коленями в лобовое стекло, захлопнул дверь.

— Ну, поехали, раз такое дело! — сказал он.

Машинка тронулась, увозя барона мрака и его непутевую дочь.

Спереди сидела барышня с эйдосом, непрерывно трещавшая и предлагавшая Варваре зеленку и валидол — все, что нашлось в ее давно раскуроченной аптечке. Печка работала на полную мощность. Варвара начала согреваться. Под ногами у нее, сжавшись до невозможности, лежал поскуливающий Добряк. Арей все хмыкал и, думая непонятно о чем, качал головой.

— У нас на работе одна женщина называла мужа «зайчик». И когда он приходил, ей все кричали: «Зайчик пришел!» — произнесла Бабаня, входя в комнату. В руках у нее была тарелка с рыбным филе.

Бабаня всегда появлялась с какой-нибудь фразой или историей. Просто так она еду не носила.

— Тогда уж припрыгал, если зайчик! — отозвалась Ирка, с тоской подумав, что уж ей-то так никто никогда не скажет. Ни зайчиков, ни кроликов, ни сусликов в ее жизни не будет. Ну и прекрасно! Обойдемся без зоопарка!

Бабаня поставила тарелку на стол, толкнув клавиатуру. На двери у Ирки висело зеркало. Возвращаясь, Бабаня повернула голову и строго посмотрела на свое отражение, точно спрашивала, как оно осмеливается быть таким возмутительно немолодым.

Ирка вспомнила, что, когда после аварии она лежала в хирургии, там тоже имелось зеркало. И вот однажды она слышала, как Бабаня сказала своему зеркальному двойнику: «Что смотришь? Жалко себя? Отныне твое «хочу» похоронено на Митинском кладбище!»

Что означала эта фраза, Ирка тогда не поняла, но запомнила и потом часто вертела, как ребус. Что за «хочу»? Почему на кладбище? Может, это относилось к тому инженеру с седыми висками, который ухаживал тогда за Бабаней? Или к мечте получить второе высшее образование? Или к чему-то еще? В любом случае «хочу» лежало в Митине, в кладбищенской глине, и его мочило дождями.