Александр Грэй-Биркин - Дракон острова Кенгуру

К невольникам, вновь, подбежали охранники, и обрушили, на всех них, очередную порцию плёточных ударов, несмотря на то, что невольники, без всякого сопротивления, шли в загон.

Сам загон представлял, из себя, большой барак, огороженный высоким деревянным забором. Загон охранялся усиленной охраной. Всего, в подчинении Билла, было шестьдесят охранников и надзирателей, и более двухсот рабов. Теперь, число рабов, ещё более, возросло, и Билл находился в очень хорошем настроении.

— Знаешь, Хилл, — сказал ретивый Билл, когда невольники скрылись за забором, — Мы увеличим добычу серебряной руды, для Дракона. Он будет очень доволен, и нам, с тобой, достанется немало дополнительных денег. Рабов, нужно, ещё двести, или, хотя бы — сто пятьдесят. Будут рабы — будет руда.

— Я, не премьер-министр, Билл, — сказал ему Хилл. — Вот, если, когда-нибудь, стану премьер-министром, то дам, на этот рудник, аж пятьсот рабов.

— Ты, только, не забудь, — прохрипел Билл. — Фердинанда, пора, отправить на пенсию.

Тем временем, невольников загнали в барак. В бараке находилось свыше двухсот рабов, только что пришедших с работы. Лишь маленькие, зарешёченные окошки освещали, немного, внутреннее пространство.

— Располагайтесь по свободным нарам! — приказал старший надзиратель.

Охранники и надзиратели удалились, и закрыли за собой дверь. В полутемноте, раздался чей-то размеренный голос:

— И так, будет каждый день — работа, плеть, загон, плеть, ночь, утро, плеть, работа, плеть, загон, плеть, ночь.

— Вы кто? — спросил Клякса, увидев фигуру, стоящую у стены.

— Я — капитан Томас Дьюк. Или, просто, капитан.

Было ясно, что капитан Дьюк, в бараке, был за старшего лидера. Как и у всех остальных рабов, к его правой ноге была прикована кандала, а левая и правая руки были соединены цепью, длиной в два фута.

— А я — матрос Клякса, — представился Клякса, располагаясь на нарах, — остальные — экипаж нашего корабля. Те, кто уцелел.

— Как сюда попали? — спросил, не сходя с места, капитан.

— На нас напали пираты. Тич Чёрная Борода, — ответил Клякса.

— Слышал, о таком. Он, тоже, ещё недавно, в английском флоте служил, и участвовал в "войне за испанское наследство", — сказал капитан.

— Потом, пираты продали нас всех Дракону, на невольничьем рынке, — разъяснил Клякса капитану.

— У меня, такая же история, — сказал капитан. — Наш корабль окружили пираты — четыре бригантины. Мы сражались, но нас было мало. Пираты захватили нас всех, кто уцелел. На невольничьем рынке, в Константинополе, наш экипаж, тех, кто остался живым, купил Хилл. Вот, мы и тут. Кроме нас, здесь есть азиаты и африканцы.

— Вы здесь, давно? — спросил Фикса, вмешавшись в разговор.

— Четыре года, четыре года, — ответил капитан. А многие, ещё дольше. Есть те, кто находится в рабстве у Дракона и десять, и двадцать, и тридцать лет.

Фикса подошёл к капитану, таща за собой кандалу, огляделся, и спросил тихо, чтобы никто не слышал:

— А нельзя ли, отсюда сбежать?

Капитан покачал головой:

— Если бы, можно было, отсюда сбежать, то мы б, давно, сбежали. Сбежать от Дракона ещё никому не удавалось. За попытку побега, отправляют Дракону на шашлык, или на сковородку, ему на гуляш.

И Клякса, и Фикса, вздрогнули, и их затошнило.

— И были, такие? — процедив слова, сквозь зубы, спросил Фикса.

— Были. За этот год — шестеро. Все угодили Дракону на шашлык, как политически опасный элемент.

Капитан поинтересовался у Кляксы и Фиксы, что нового в Европе. Клякса, Фикса и другие, вновь прибывшие с ними невольники, стали рассказывать об известных им фактах. Но, продолжающаяся много лет русско-шведская война, и итоги только что закончившейся "войны за испанское наследство", а также другие бесполезные, для него, новости, капитана мало интересовали, и, вскоре, он, убедившись, что по поводу борьбы с пиратами и Драконом европейские короли мало что предпринимают, потерял к новостям интерес, и решил лечь спать.

___

Принцесса Чжан оказалась в подвальной темнице дворца Дракона. Темница очень напоминала обычный карцер. У стены стояла чугунная кровать, а в центре находился деревянный стол, топорной работы, и с одним таким же стулом. Окон не было, но маленькое окошко, зарешёченное стальной решёткой, и находящееся почти у потолка, имелось, и лишь оно, слегка, освещало темницу. Чугунная дверь, грубый каменный пол, серого цвета потолок, и серые стены наводили принцессу на грустные мысли.

Чжан задумалась о своих любимых цветочных грядках. Она очень любила цветы. В императорском дворце, у себя дома, она увлекалась разведением и выращиванием цветов. Выращенные цветы принцесса дарила всем своим подругам, знакомым и незнакомым детям, девушкам и женщинам. На её грядках росли цветы самых разных видов, и Чжан, вздохнув, подумала: "Кто же за ними, теперь, будет ухаживать?"

Принцесса Чжан была внебрачной дочерью императора Канси и знатной красивой китаянки Чжан Мэйлин.

В Китае, в те давние времена, всем маньчжурам, к которым относилась, также, и правящая Китаем императорская династия Цин, запрещалось, под страхом наказания, вступать в брак с представителями других народов, в том числе, и с китайцами, брать из них наложниц, и иметь, с не маньчжурами какие-то любовные романы. Но императору, императорские указы — не указы, и принцесса Чжан появилась на свет.

Чжан Мэйлин была дочерью богатого китайского высокопоставленного чиновника. Её отец Чжан Циу высоко ценился самим императором за компетентность во внутренних делах Китая, а также, за компетентность по делам горных территорий. Её муж, через два месяца после свадьбы, погиб в очередном боевом походе. Детей, у неё, до рождения принцессы, не было. Её противозаконный роман с императором Канси, продолжался недолго, а когда принцесса появилась на свет, новорождённая была наречена детским китайским именем Таоэр, что означает "персик". Позже, ей дали имя Цзиан — "река".

Принцесса Чжан Цзиан жила в своей китайской семье, вместе с матерью, и своим знатным дедушкой. И все они находились под особым покровительством самого императора, который, строго-настрого, запретил её семье бинтовать маленькой принцессе ноги, для изменения формы стопы, в угоду обычаю, существовавшего в знатных китайских семьях, особенно на севере страны, так как в императорском дворце этот обычай отвергался.

Принцессе Чжан было всего пять лет, когда, от тяжёлого простудного заболевания, умерла её мать, и император Канси распорядился взять свою дочь во дворец. Ей, отцом, ещё при рождении, было дано ещё одно имя, но все придворные, по привычке, продолжали называть её по фамилии, доставшейся ей от матери — принцесса Чжан. Ей самой, такое обращение к ней очень нравилось, так как слово "Чжан" означает, буквально, главу в книге, или строфу в стихотворении. А принцесса очень любила поэзию, а, также, читать книги, изучая родную грамматику.