Андреа Робинсон - Королева вампиров

— Пойдем домой, — говорю я и поворачиваюсь к остальным. Джеймс уже отошел и присоединился к ним. Они увлеченно обсуждают разные подробности — например, как отвезти машину Влада домой, если ключи от нее превратились в прах вместе с ним, и многое другое. Помедлив немного, я позволяю Кэролайн увести себя.

Кэролайн везет нас домой. У нее много вопросов — зачем я была нужна Владу? Джеймс такой он? — и она заслуживает ответов. Теперь она уже воспринимает всю эту историю с вампирами и их заложниками как что-то само собой разумеющееся — возможно, потому, что это отличное объяснение их неудавшимся отношениям с Владом. Я слишком измучена, чтобы придумывать, с чего начать, поэтому я обещаю ей рассказать обо всем позже, и после нескольких неудачных попыток вытянуть из меня историю она сдается и сосредотачивается на дороге. Мне сложно удержаться от того, чтобы не смотреть на ее шею. Не из-за раны, которая наконец-то перестала кровоточить, а из-за того, что я вижу нежное свечение, текущее от воротника вверх по шее. Я моргаю, стараясь избавиться от этой картинки, как от кругов в глазах после внезапной фотографии со вспышкой, но это мне не удается.

Мы въезжаем на подъездную дорожку к нашему дому, и она, поглядывая в зеркало заднего вида, поправляет волосы так, чтобы они закрыли следы от укуса, и затем протягивает руку к заднему сиденью. Бросив мне на колени голубую футболку, она начинает стягивать свою.

— Почему у тебя несколько смен одежды в машине? — спрашиваю я.

— А у тебя нет? — удивляется она, сняв футболку. — А стоило бы.

Я бросаю печальный взгляд на то, что когда-то было моей любимой футболкой.

— Знаешь, может, ты и права. — Я переодеваюсь в темно-синюю футболку-поло и затем смотрю на дверь нашего дома с простой деревянной ручкой. — Что ты собираешься им сказать?

Она лукаво улыбается.

— Не волнуйся. Предоставь это мне.

Так я и делаю, кивая каждый раз, когда Кэролайн делает паузу в своем рассказе о том, как я нашла ее у Аманды и как у нас спустило колесо, поэтому я такая чумазая. Меня тревожит только беспокойство, исходящее от папы. Но к тому времени, как я слышу мысль Кэролайн «Как легко они купились», я уже чувствую себя такой обалдевшей, что отпрашиваюсь наверх и, наверное, целый час моюсь под душем. Здесь, где на полу лежит такая белая и такая знакомая плитка и где я свободна от всех мыслей, кроме своих, я чувствую себя в безопасности.

Я проверяю пульс еще много дней подряд. Проверяю на уроке, проверяю за обеденным столом, проверяю на светофорах. Иногда я просыпаюсь посреди ночи с рукой на запястье или на шее. Я всегда испытываю секундную панику, прежде чем мне удается нащупать биение. В такие моменты я успеваю подумать, что случайная удача наконец покинула меня и сейчас я вдруг почувствую, как в уголки моего рта упираются клыки. Но потом я нащупываю пульс. Я всегда нащупываю его. Он бьется быстро, сильно и так по-человечески.

Мои «побочные эффекты» никуда не делись. Баланс, нарушенный спонтанным переливанием крови, так и не приходит к равновесию. Родственники, учителя и одноклассники теперь мерцают, как светлячки, даже под лампами дневного света, и я по-прежнему, словно радаром, улавливаю их случайные мысли. Я знаю, что это ненормально; я знаю, что должна попытаться понять, что это значит и кем (или чем) конкретно я теперь являюсь. Иногда я наблюдаю за папой, который возится у дома, и размышляю, многое ли ему известно. Мне трудно представить себе, как мужчина, у которого есть галстук со снеговиками, может быть вовлечен во что-то сверхъестественное. Иногда я даже стараюсь прислушаться к его мыслям, но меня останавливает чувство вины. Теперь я думаю о своей матери чаще, чем когда-либо за последние пять лет, но я все еще не готова к тому, чтобы узнать о ней больше. Я говорю себе: «Завтра», а завтра я говорю себе: «На следующей неделе».

Мистер Амадо не выбирает меня главным редактором. Хотя в первый момент мне хочется швырнуть что-нибудь в стену — или, по меньшей мере, снова заколоть Влада, — я знаю, что Линдси заслужила эту должность больше, чем я, хотя бы потому, что с самого начала вела честную игру. Она уже пообещала мне, что включит в номер любое мое журналистское расследование. Мне очень хочется написать статью о вампирах, но думаю, что пока вампиров с меня достаточно. По крайней мере, именно в этом я пытаюсь убедить себя все эти дни.

Джеймс не приходит в школу всю следующую неделю. У моего окна он тоже не появляется. Я стараюсь подавить в себе разочарование, но каждый раз, видя пустой стул в кабинете химии, ощущаю комок в горле. Каждую ночь я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не коситься на его дом, и каждую ночь у меня ничего не получается. Какая-то часть меня мечтает встретиться с ним лицом к лицу, но после тех слов, которые я бросила ему в те короткие минуты, когда я думала, что я стала вампиром, мне стыдно тыкать ему в нос своей смертностью. Это может оказаться последней каплей.

Но потом, однажды ночью, когда я занимаюсь французским, пытаясь придумать, как описать Пьера, который всегда теряется, и как пройти к булочной, я вдруг краем глаза замечаю слабое свечение. Задержав дыхание, я выглядываю в окно, и с каждой уходящей секундой слабый проблеск надежды все тает. «Давай, давай», — думаю я, вызывая к жизни этот огонек. Мое лицо всего в нескольких дюймах от стекла, когда он снова вспыхивает. Я спрыгиваю со стула так быстро, что запутываюсь в собственных ногах, ударившись коленками о подлокотники. В последнее время я часто ошибаюсь в расчете времени, которое требуется, чтобы добраться от пункта А до пункта Б. Однако сейчас мне все равно. Я с грохотом скатываюсь вниз по лестнице, не заботясь о том, кого я разбудила. Ночной воздух прохладный и свежий; уже наступила настоящая осень. Расшвыривая ногами листья, я несусь через лужайку и ныряю через дыру в изгороди, ожидая увидеть Джеймса, сидящего на крыльце. Но крыльцо пусто. Я в замешательстве иду к фасаду и заглядываю в окно, но обнаруживаю только ту же самую приводящую меня в ярость пустоту. Вот доказательство, которого я ждала. Завтра же я звоню в психиатрическую больницу.

— Я схожу с ума, — говорю я вслух, ни к кому не обращаясь.

— Да нет, — раздается откуда-то сверху голос Джеймса. Подняв глаза, я вижу его лицо над карнизом самого высокого окна.

— Ты на крыше, — тупо говорю я. Спасибо, Капитан Очевидность. Приятно осознавать, что, как бы сильно я ни изменилась за последнюю неделю, моя способность утверждать очевидные истины осталась со мной.

Он улыбается и разводит руками.

— Ну да.

— Ты собираешься спускаться? — спрашиваю я. Мне следовало бы сильнее злиться на него. Я обещаю себе начать это делать сразу после того, как мой мозг перестанет кричать «ура-ура-ура-ура-ура».