Эдит Несбит - Феникс и ковер

— Глядите, какие у него покатые своды, — сказал он. — И ведь все сделано из камня-. Слушай, Пантера, хватит дергать меня за куртку! С воздухом все в порядке — спички-то горят себе как ни в чем не бывало. А теперь осторожней — тут какие-то ступеньки! Ведут вниз…

— Ой, давайте дальше не пойдем! — сказала Джейн, на которую накатил новый приступ паники (очень, скажу вам, неприятная вещь). — Там наверняка окажутся змеи, ямы со львами и прочие гадости. Давайте пойдем назад и вернемся как-нибудь в другой раз, когда у нас будут свечи и меха для выветривания гремучего газа.

— Ну ладно, давайте выбираться отсюда, — сказал Роберт. Однако последовать его совету оказалось не так-то просто, поскольку никто не мог толком вспомнить, каким путем они добирались сюда. Вообще, вспоминать что-нибудь в темноте бесполезно. Другое дело, когда у вас есть спички. Тогда их даже и зажигать не надо — все вспоминается само собой.

Но, как вы уже знаете, у детей не было спичек, а потому всем им волей-неволей пришлось согласиться с Джейн в том, что лучше бы им было сегодня вообще не высовывать носа из дому. Они уже были готовы предаться самому настоящему черному отчаянию, как вдруг пол у них под ногами подпрыгнул, и чья-то невидимая рука закружила их в смерчевом вихре, увлекая неведомо куда. Все четверо зажмурились (хотя какая от этого польза в темноте, правда?) и крепко вцепились руками друг в друга. Когда смерч наконец ослабил свою хватку, Сирил сказал: «Землетрясение!» — и дети открыли глаза.

Они стояли посреди своей полутемной детской — но как светло и красиво, как тепло и уютно, как, наконец, потрясающе здорово было очутиться здесь после кромешной тьмы подземного туннеля! На полу лежал ковер, и выглядел он так безобидно, словно ему ни разу в жизни не доводилось никого возить за границу. На каминной полке сидел Феникс и с чрезвычайно скромным видом ожидал изъявлений благодарности.

— Но как тебе удалось сделать это? — спросили его дети, исчерпав все известные им формулы вежливости.

— А, пустяки! Я просто слетал к вашему другу Псаммиаду и одолжил у него одно желание.

— Но откуда ты узнал, где его найти?

— Мне сказал ковер. Эти исполнители желаний всегда все знают друг о друге. У них, знаете ли, клановые интересы — совсем как у шотландцев.

— Но ведь ковер не умеет разговаривать!

— Не умеет.

— Тогда каким же образом…

— …я раздобыл Псаммиадов адрес? Говорю же вам, мне подсказал ковер.

— Значит, он все-таки умеет разговаривать?

— Да нет же, — задумчиво произнес Феникс. — Разговаривать он не умеет, но я, знаете ли, понаблюдал за ним минутку-другую, и мне все стало ясно. Мне всегда говорили, что я очень наблюдательная птица.

Только как следует подкрепившись холодной бараниной и оставшимися от мыши корками сладкого пирога (за которыми последовали горячий чай и бутерброды), дети нашли в себе силы пожалеть о рассыпанном на полу подземного туннеля сокровище, о котором, правда, никто и не вспоминал с тех самых пор, как Сирил обжег пальцы в пламени последней спички.

— Ну и ослы же мы с вами! — сказал Роберт. — Всю жизнь гонялись за сокровищами, и вот…

— Да не переживай ты так! — сказала Антея, которая, как обычно, старалась примирить всех и вся. — Завтра мы вернемся туда и заберем твое сокровище. Вот уж тогда накупим всем подарков!

Последующие четверть часа дети не без приятности провели в обсуждении того, ком^ какие следует купить подарки, а когда их филантропический пыл иссяк, потратили еще пятьдесят минут на то, чтобы придумать, что они купят себе.

Роберт уже заканчивал свое перегруженное техническими подробностями описание автомобиля, на котором он намеревался ездить в школу и обратно, как Сирил вдруг прервал его.

— Да ладно вам! — сказал он. — Хватит болтать! Все равно ничего у нас не выйдет. Мы никогда не сможем туда вернуться. Ведь мы даже не знаем, где находится эта треклятая башня.

— Может быть, ты знаешь? — с надеждой спросила Феникса Джейн.

— Не имею ни малейшего понятия, — ответил Феникс тоном, в котором слышалось искреннее сожаление.

— Тогда не будет нам никакого сокровища, — сказал Сирил.

И это была сущая правда.

— Но все равно, у нас есть ковер и Феникс! — сказала Антея.

— Прошу прощения! — сказал Феникс с видом оскорбленного достоинства. — Я ужасно не люблю вмешиваться в чужие разговоры, но ведь ты наверняка хотела сказать «Феникс и ковер»?

Итак, в субботу дети совершили первое из ряда своих славных путешествий на волшебном ковре. Для тех, кто еще ничего не понимает в днях недели, я хочу напомнить, что на следующий день было воскресенье.

Нужно сказать, что в доме номер 18 по Кентиш-Таун-Роуд Камдентаунского района воскресенье было самым настоящим праздником. Накануне папа всегда приносил домой цветы, так что воскресный стол выглядел на редкость замечательно. В ноябре он, конечно, чаще всего приносил медновато-желтые хризантемы, ибо других цветов в ноябре, как вы знаете, не бывает. Кроме того, в воскресенье на завтрак всегда подавали запеченные сосиски с гренками, а, согласитесь, после шести дней сплошных яиц, закупаемых на Кентиш-Таун-Роуд по шиллингу за дюжину, это было немалое удовольствие.

В воскресенье, о котором пойдет речь, на обед были запеченные в тесте цыплята, угощение, которое обычно припасали на случай дня рождения или какого-нибудь другого грандиозного события, а на десерт — воздушный пудинг с рисом, взбитыми сливками, апельсинами и глазурью, отведав которого, так, кажется, и воспаряешь к небесам.

После обеда папа почувствовал, что на него накатывает дремота, да и немудрено — ведь он целую неделю трудился в поте лица своего. Но он не поддался увещеваниям своего внутреннего голоса, который нашептывал ему: «Ложись и отдохни часок-другой!», и принялся возиться с Ягненком, у которого с утра открылся сильный кашель (кухарка говорила, что это «коклюшный кашель, чтоб мне сдохнуть!»), а потом сказал:

— Дети, за мной! У меня в библиотеке есть потрясающая книжка. Она называется «Золотой возраст», и я, пожалуй, сейчас ее вам почитаю.

Через минуту все собрались в гостиной. Мама прилегла на кушетку, заявив, что ей гораздо удобнее слушать с закрытыми глазами. Ягненок пристроился на сгибе папиного локтя, который он называл «своим креслицем», а остальные дети устроили кучу-малу на каминном коврике Сначала им пришлось изрядно потолкаться, пристраивая поудобнее свои ноги, руки, локти, коленки, плечи и головы, но мало-помалу суматоха улеглась, и дети, задвинув на время Феникса с ковром в самый дальний уголок своей памяти (откуда их, правда, можно было извлечь при первом же удобном случае), приготовились слушать, как вдруг в дверь гостиной громко — и довольно неприязненно — постучали. Затем дверь с сердитым скрипом приоткрылась, и из темноты коридора прозвучал голос кухарки: