Дмитрий Емец - Стрекоза второго шанса

По возвращении в ШНыр закладку полагалось отдать Кавалерии, однако Долбушин этого не сделал. Он сбежал из ШНыра и шатался по бульварам, ночуя где придется. Ни на что не мог решиться. Разрывался между ШНыром, который любил и в законах которого временами ощущал что-то опережающе-мудрое, и девушкой, которой закладка могла подарить зрение. И лишь когда возле него оказался участливый и смешливый старичок Дионисий Белдо – так непохожий на ведьмарей в черно-белом представлении Долбушина, он окончательно понял, что сделает это.

«Ведьмари не монстры, – подумал он тогда. – Все, что о них говорили, ложь. Они просто люди с нормальными и естественными желаниями. Это мы, шныры, монстры». Меняя трамваи, как загнанных лошадей, Долбушин бросился к Нине. Взлетел по лестнице, зарабанил в дверь. Ему открыли. Он влетел в прихожую в твердой уверенности, что сделает ее зрячей. Сунул руку в карман и стиснул пальцами теплый камень. В последние дни он делал это часто, даже ночью сжимал его, не отпуская, и закладка не сливалась с ним, а тут сияние вдруг быстро поползло по руке, достигло локтя, плеча, шеи. Долбушин попытался разжать пальцы, но осознал, что не может и, главное, НЕ ХОЧЕТ. Ему стало тепло и приятно. Удовольствие, равного которому он никогда не знал, наполнило его. Нина… хотя что Нина? На эти мгновения она потеряла всякую ценность. Она что-то спрашивала, радовалась ему, он же ничего не слышал. Сидел на полу и глупо улыбался. Потом отстранил ее, выскочил из квартиры и вернулся к Белдо. Тот, притопывая от холода, ждал его на бульваре. Долбушин, пристально посмотрев ему в глаза, вложил старичку в ладонь кусок камня, ставший просто куском породы.

– Вы же этого хотели? Держите! – сказал он.

Белдо заахал, заохал и, подхватив Долбушина под локоть, потащил его куда-то с неожиданной для старичка силой.

Время завертелось, меняя декорации, сюжеты и актеров. Используя данный ему закладкой дар сверхзоркости, зная истинные намерения и желания людей, Долбушин быстро продвигался вперед. Гай присматривался к Альберту. Белдо хлопотал, суетился, хихикал, засовывал ему в карманы какие-то липкие конфетки и откушенные шоколадки, от которых Долбушин брезгливо избавлялся. Но порой он не замечал их вовремя, и они таяли, оставляя пятна. Тилль – в то время еще не глава форта, а один из старших топорников – брал деньги в долг, а потом дозанимал в бо́льшую сторону, всякий раз округляя сумму. Он был тогда другой: не слишком толст, силен, как медведь, и не начинал еще собирать артефакты. Тогда же у Долбушина, не без участия Белдо, появился и свой эльб, который, находясь в болоте , давал ему советы. Или пытался давать, потому что Долбушин ими не пользовался, не мешая, впрочем, эльбу считать его своей собственностью и тянуть свои липкие нити. Девушка Победа, оставленная к тому времени своим чиновником, пыталась почаще попадаться ему на глаза и от досады грызла локти, ногти и пальцы, но Долбушин мало интересовался ее пищевым рационом. Он женился на Нине, и положенное время спустя на свет появилась Анна Альбертовна Долбушина.

День, когда родилась дочь, Долбушин до вечера провел под окнами роддома. Дочку ему в результате показали через стекло, заявили, что у них карантин, и велели приходить завтра. Он уступил, вернулся в квартиру и обнаружил, что окно разбито, а на ковре лежит камень. Долбушин присел на корточки, разглядывая его. Небольшой, с острым выступом, со следами глины и бурым, несмываемым пятном на остром выступе. Он наклонился, взял его в руку, чтобы выбросить, и вместе с острой болью впитал память вещи. Кто сделал его хранителем нульпредмета ? Почему его? Почему в день рождения дочери? Ответа на этот вопрос не знал никто. Даже Гай озабоченно хмурился, когда видел зонт со спрятанным в гнутой ручке камнем, и в его умных, но словно консервированных глазах проносилась тень страха. Единственное объяснение, которое Долбушин для себя отыскал, было связано с первой взятой им закладкой, которая, дав ему тайное знание человеческого естества, точно на веревочке притянуло нульпредмет .

Это разом изменило жизнь Долбушина. Он получил огромную власть, хотя любая насильственная смерть, происходившая где-то в мире, отзывалась в его мозгу острой и мгновенной болью. Он думал, что можно к ней привыкнуть, как привыкаешь абсолютно ко всему, но оказалось, что нельзя. Зрение так никогда и не вернулось к его жене, хотя он перепробовал все возможные средства и посылал ее в лучшие клиники. А потом к слепоте добавилась и болезнь со страшными клешнями. С ее клешнями боролись, отшибали их химией и облучениями. Клешни временно отдергивались, давали отсрочку, но им на смену вырастали новые.

Чудеса случаются, но лишь когда эти чудеса нужны. В этом же случае чудо оказалось, как видно, ненужным. Однажды утром, приехав в клинику, Долбушин услышал от вышедшего встречать его главы клиники: «Она ушла!»

– Куда? – непонимающе переспросил Долбушин. Вчера он оставлял жену в постели, с капельницей в вене и понимал, что далеко она уйти не может. Но оказалось, могла.

Главврач повел его к себе в кабинет. Он был так светел и жизнерадостен, так много и радостно тарахтел, так звонко смеялся, что, даже когда пациент умирал, многим это казалось успехом лечения.

Эля сидела на качелях, временами пыталась лизнуть их и повизгивала, когда примерзал язык. Опираясь на зонт, Долбушин смотрел себе под ноги. Мрачный, похожий на ворона. Даже пестрая куртка Артурыча не уменьшала сходства. У него под ногами, шагах в десяти от мусорного контейнера, лежала мягкая игрушка – большая коричневая собака с белыми ушами. Из прорехи в животе выглядывал желтоватый поролон. Застенчиво выбрасывая ее, прежний хозяин даже подстелил газетку. Такое вот аккуратное полупредательство: мы тебя не бросаем, ни-ни, а просто измурыжили, выпили силы, а теперь отпускаем для устройства дальнейшей жизни. Долбушина вся это сентиментальщина не волновала. Он просто вспомнил, что похожую собаку он дарил когда-то жене. Нина любила гладить ее и даже сделала ошейник из скрепок. Снова жена! Снова прошлое! И когда ты, наконец, оставишь меня в покое, проклятая память?

Рука Долбушина скользнула в карман и сомкнулась на пустоте. В первую секунду он удивился пальцам, совершившим что-то помимо его воли, – и вдруг понял, что вновь ищет закладку, которая много лет назад грела его на Гоголевском бульваре, у памятника. Долбушин вытащил из кармана пустую руку. Миг, когда он сжал камень, он запомнил на всю жизнь. Закладка не сделала его счастливым. Если бы можно было переиграть это мгновение! Он не взял бы ее повторно, а отдал бы жене, превратил бы ее в глаза!

Внезапно Долбушин понял, что ему делать! Стрекоза ! Получить ее любой ценой! Вырвать у Гая одну часть, а у шныров другую. Собрать вместе и перекроить историю своей жизни, начиная с момента, когда он слился с этой злополучной закладкой! Лишь бы получилось, и мести Гая можно не опасаться. Изменение всех прошлых событий изменит и сегодняшние! Только не помешает ли это рождению Ани? Хотя почему помешает? Разве что Аня по указке Гая не окажется в ШНыре. Ну и прекрасно! Человек, вылетевший из ШНыра, потом грызет себя всю жизнь. Чувствует, что где-то чего-то не сделал, не справился, не дотянул. Скалясь от боли, бьется в прутья саможаления и отскакивает назад. Терзает себя там, где другие весело покачиваются на волнах существования. Но как получить ту главную часть, что у Гая? Атаковать базу в Кубинке? Но Долбушин слишком хорошо представлял себе ее охрану, поскольку сам финансировал когда-то ее разработку. Камеры наблюдения и оповещения, датчики, блокирующие поля, пятое измерение – сочетание техномагии, голой магии и современных технологий. Шансов тут нет. Все, что он сможет, эту убить одного или двух берсерков у самого входа. И то, если очень повезет. Но вот захватить стрекозу и прорваться с ней к выходу – исключено. Разве только Гай или его секретарь сами вынесут ему закладку.