Дмитрий Емец - Стрекоза второго шанса

– Эй! – крикнул Макар. – Кто здесь?

Ему никто не ответил, и он сообразил, что сейчас та редкая минута, когда на кухне он один.

«Спрятать! Скорее спрятать! Вдруг Кавалерия тоже видела меня в зеркале и тогда…» Паника сама творит себе логику. Присев на корточки, Макар стал шарить. Рука зачерпнула бело-красную картонную коробку. В глаза прыгнуло крупное слово «СОДА». Сообразив, что соду используют нечасто, Макар торопливо затолкал закладку внутрь коробки и сразу вскочил, в спешке сбив плечом какую-то громоздкую, осыпавшую его мукой стекляшку, которая, как ему показалось, сама прыгнула на него с края стола…

На завтрак Рина пришла первой, потому что не было смысла ложиться спать. Да она бы и не уснула. Она сидела за пустым столом у окна, который никто еще не начинал накрывать, и медленно оттаивала. В который раз Рина замечала странную вещь: если человек из бегательной жизни переходит в созерцательную – например, вынужденно ожидает кого-то два часа в метро или просто долго сидит в одном месте, то ему начинают открываться неспешные законы времени. События, люди, картины сами наматываются на него, точно он клубок, а они – нити.

На кухне умирал чей-то разряженный телефон. Изредка выглядывала унылая девушка Надя, из кармана фартука которой торчала голова куколки. Надя вздыхала, страдальчески смотрела на потолок и удалялась следить, чтобы не подгорела каша. Постепенно столовая наполнялась. Дежурные пятерки торопливо расставляли тарелки. Дверь кухни хлопала и раскачивалась. Рине, ответившей на кучу вопросов, окончательно расхотелось спать.

– Я ощущаю себя главным героином ШНыра! – заявила она после того, как десятый человек с восторгом стал распрашивать ее про одно и то же.

Внезапно столовую потряс страшный вопль Суповны. Помидорно-красная, кипящая, она выскочила из кухни, где все дымилось и стреляло.

– Порешу! Хто кокнул мою салатницу? Признавайтесь!

Столовая тревожно притихла. Вся, кроме Рины, слишком возбужденной своим ночным успехом и утренней популярностью. У нее, как у писательницы, периодически проявлялась привычка говорить о людях в третьем лице в стиле: «На губах у Фреды заблудилась усмешка» или «По длинному лицу Дани пробежала короткая дрожь». Вот и теперь Рина не удержалась и ляпнула:

– Суповна со свойственной ей деликатностью осведомилась у юных шныров, не известна ли им причина трагической кончины ее любимой салатницы.

Случайно она сделала это слишком громко. Суповна повернулась к ней всем своим гренадерским корпусом. Сложно сказать, что у нее сработало в сознании. Хлипкий столик рухнул, сбитый мощным бедром.

– ТЫ, ЧТО ЛИ, САЛАТНИЦУ УХАЙДОКАЛА?

На укороченной нерпи вспыхнул сокол. Рина покорно ожидала смерти. Она как-то сразу забыла, что героиншам полагается быть героическими. Но тут откуда-то выскочил Сашка.

– Я! Я! Я! – поспешно крикнул он.

Суповна остановилась. Ее рукав дымился от контакта с раскаленным соколом .

– Чего ты? – не поняла она.

– Я разбил!

– Кого?

– Ну… эту… салатницу.

Суповна зловеще прищурилась.

– Ага… Вот оно как… Сознаешься, значить, чтобы скидка вышла?

– Да! – вскидывая голову, выпалил Сашка.

– Эге… И как она выглядела?

Сашка напрягся.

– Ну такая… с салатом…

– А зачем ты ее разбил?

– Да так, прикольно. Взял да и грохнул! – ляпнул Сашка, не забывая стоять между Риной и Суповной.

Рина зажмурилась, ожидая членовредительства. Однако Суповна убивать Сашку не стала, а выдохнула громкое «ха!», как лесоруб, разваливающий колуном колоду.

– Какой, к гарпиям свинячим, салат? Врать сперва научись, жених недоделанный! Ишь ты, прикольно ему! – неожиданно спокойно передразнила она, и, тяжело повернувшись, вперевалку ушла на кухню.

– Я в нее муку пересыпала! – сказала она уже в дверях. Рина благодарно стиснула «недоделанному жениху» запястье.

Дверь столовой распахнулась. Появилась Кавалерия. Она задыхалась. На щеках полыхали пятна румянца. Кажется, ей пришлось долго бежать или подниматься. Подлетела к преподавательскому столику и о чем-то негромко сказала Кузепычу и Меркурию. Меркурий остался сидеть, только откинулся немного назад. Кузепыч же вскочил. Татуированный кулак сам собой стиснулся, синие буквы вспыхнули, проступили, и теперь всякий сомневающийся мог узреть, что это именно КУЛАК, а не что-нибудь там.

– Господа! О чем они говорят? У кого русалка заряжена? – прошептал Даня.

Кирюша засуетился, закатывая рукав.

– …там же, где был при Гае. Взяли, но не успели вынести! – зазвенел из русалки раздробленный магией голос Кавалерии. – Меня больше волнует, кто и как мог в него проникнуть… перекрыть все выходы из ШНыра! Если ведьмари соберут стрекозу… – Кавалерия замолчала и повернулась.

Замешкавшийся Кирюша спрятал сияющую русалкой нерпь под столом. Кавалерия вытянула руку и, несмотря на то, что их разделяло метров пятнадцать, Кирюша ощутил тычок в лоб. Это было предупреждение, причем очень внятное.

Кроме их столика, никто больше не подслушал разговор Кавалерии с Меркурием и Кузепычем. Да и вообще мало кто понял, что стряслось нечто из ряда вон выходящее. Завтрак продолжался. Ложки стучали о тарелки. Влад Ганич орал дурным голосом, обнаружив, что проглотил с компотом яблочного червяка из сухофруктов. Его успокаивали, убеждая, что дохлые червяки не кусаются и вообще они стерильнее мух.

Рина с Сашкой наблюдали за Кавалерией. Они видели, что она ненадолго подошла к Улу и Яре и что-то шепнула им, после чего Ул и Яра стали обходить столики, будто невзначай оглядывая сидящих.

«Проверяют, кого нет», – сообразила Рина.

За их столиком были все. Ну, или почти все. Выскользнувший из-за колонны Макар тревожно озирался и отряхивал испачканную чем-то белым куртку.

– «Макар злодейски ухмыльнулся», – сказала Рина и тотчас шепотом спросила: – Хлеб, что ли, воровал?

Макар тревожно зыркнул на нее.

– Ну… ча… типа того…

– И салатницу ты кокнул?

– Салатницу? – Макар оглянулся на свое белое плечо и понял, что отпираться бесполезно. – А, ну да! Хотел две буханки свистнуть по-культурному, а тут эта дрянь на краю стоит!.. Ша! Достали уже, скупердяи! Все у них расписано! Скоро будем гулять! – и он отчаянно махнул рукой.

Вскоре после завтрака Кавалерия собрала весь ШНыр в БША – Большой Шныровской Аудитории. Аудитория была во многих отношениях уникальной. Долгие годы Кузепыч и Кавалерия с большой любовью собирали ее с миру по нитке и с бору по сосенке. Первые четыре ряда кресел до ремонта стояли в девятипоточной аудитории первого гуманитарного корпуса МГУ, с пятого по восьмой – в малом зале консерватории, а мягкие, из особого какого-то тяжелого дерева, кресла – вообще переехали сюда из бельэтажа Большого театра. Однако сейчас стульями никто не любовался и экскурсий по аудитории не проводил. Тревожный настрой Кавалерии передался всем. Преподаватели остались внизу, у доски, на которой виднелись высохшие разводы, повторявшие стертую надпись: « С НоВыМ ГоДоМ, ШНыр!»