Александр Зорич - Денис Котик и Замок Хитрецов

– Ректор!

Голос зеркального чародея прокатился под сводами подземелья, словно хрустальный дождь. Он вернулся от стены, где стоял связанный Петер, гулким эхом и осыпался зеркальными осколками.

Веревки на руках Петера неожиданно вспыхнули дымным пламенем и тут же осыпались ему под ноги невесомым ноздреватым пеплом.

– Нет! – закричал кто-то с ненавистью и страхом.

Это был Людвиг. Он простирал руку к Петеру, точно норовил защититься от него все еще человеческой ладонью. Крысиная морда Людвига была перекошена от злобы и ужаса, точно большая крыса только что увидела еще большего кота. И – перед самым своим носом.

Все в подземелье – люди, маги, оборотни – замерли, не дыша. Как будто тонкая фигурка мальчика, прижавшегося к стене подвала, неудержимо приковала к себе внимание каждого, связав волю и остановив дыхание десятков людей и нелюдей.

Маленький воспитанник медленно поднял глаза.

Двое державших его Крысенышей в страхе попятились в стороны. Одежда Петера вдруг ожила, затрепетала, заиграла всеми цветами радуги.

Старшие Крысы минуту назад тоже остановились, дружно обернулись и теперь недоверчиво взирали на воспитанника, нервно подрагивая усами и голыми хвостищами.

Игра цветов и светотеней остановилась.

Плащ Петера стал бешено развеваться, хотя в подземелье не было и намека на ветерок или сквозняки. Он на мгновение из темно-синего стал иссиня черным; какого-то поистине грачиного цвета.

И сам Петер показался ошеломленному Денису одинокой печальной птицей, раскрывшей свои крыла, желая охватить ими всю стену. Или даже все подземелье со всеми его людьми и существами, застывшими вокруг причудливой массовкой. Как на съемках финальной картины в фильме ужасов.

А потом чистое серебро проступило на черном плаще Петера. Благородная белизна росла, все сильнее заливала черноту и, наконец, победила.

Серебряная фигурка теперь стояла против скопища чудовищ и без страха взирала на них. А потом вдруг стала расти!

– Ректор Кляйнер вернулся! – звучно произнес радостный Нектарий. И эта фраза была для лицеистов как удар грома под сводами мрачного подземелья.

Петер на глазах быстро превращался во взрослого, стройного и крепкого мужчину в черной одежде и высоких походных сапогах.

На груди ректора висел знак, и Денис, разглядев его, вздрогнул.

Это была такая же серебряная башенка, что и брелок в кармане Дениса.

– Петер? И Нектарий? Два сапога?! Не-е-ет... Этого не может быть... – произнес ошеломленный Максим.

Кажется, ему теперь было уже не до Крыс со всей их магией и трусливыми прихвостнями-Крысенышами. Лицо великого изобретателя стало совершенно отчаянным, просто несчастным; точно Макс только что откусил половинку кислейшего лимона:

– Ну, и дураки же мы были! Вот уж точно – Простаки...

Тем временем что-то неладное творилось со стеной, что поднималась у Петера за спиною. Она была сложена из огромных тесаных каменных блоков прямоугольной формы, подобных гигантским серым кирпичам. Теперь же все границы между камнями кладки таяли, истирались на глазах. Стена становилась монолитной словно скала.

Крысы заворчали, некоторые даже попятились, видя, как на стене подземелья начинают возникать черные и багровые сполохи. Потом стена изогнулась под неудержимым напором чего-то неведомого, давящего на нее снаружи с ужасной силой. Из кладки один за другим полезли каменные блоки, закружилась желтоватая пыль.

Петер что-то тихо сказал. А затем склонил голову, не обращая внимания ни на врагов, ни на друзей, замерших в оцепенении. И стена за ним тотчас стала рушиться, складываясь точно карточный домик. Секунда, другая – и гигантские стопы камня ухнули вниз, туда, где очевидно располагался второй ярус подземелий.

Петер остался стоять на площадке, образовавшей подобие моста. По обе стороны от него зияли провалы, куда рухнули обе части стены. А за этим мостом глазам всех людей и существ открылся потаенный зал.

Скорбный полумрак царил в нем, освещаемый по углам лишь многочисленными и странными на вид каменными факелами, светившимися изнутри. Видимо, в них струился инертный газ, схожий с тем, что освещает во тьме витрины и фасады зданий ночных городов.

В центре зала темнело какое-то высокое строение, но лицеисты пока не в силах были разглядеть его во тьме.

Печалью и спокойствием повеяло от этого зала. Денис почувствовал, как у него медленно, но неуклонно перехватывает горло. Максим непослушными пальцами рвал пуговицы рубашки. Антон глубоко вдохнул, точно ему тоже не хватало воздуха. Даже Нектарий был непривычно бледен.

И лишь Крысы стояли в центре зала, выстроившись в боевом порядке. Отныне больше ничего не сдерживало их – невидимая преграда Нектария давно пала, и зеркальный маг не мог или не хотел поддерживать ее дальше. Тридцать оскаленных морд не спускали горящих глаз с Петера. Они точно ждали чей-то приказ, чтобы вновь ринуться в бой, уничтожая без разбора всех, кто стоял сейчас на их пути.

Петер шагнул в зал, и Денис вздрогнул – ректор Кляйнер опять стал маленьким, прежним воспитанником.

Две высоких каменных свечи тотчас ожили и осветили центр зала призрачным синеватым светом.

Там стояла черная гробница, украшенная многочисленными барельефами и изваяниями в виде застывших людских лиц и рук. От ее вершины вниз в четырех направлениях спускались ступени, точно скорбные обитатели этой гробницы однажды собирались подняться из нее и выйти на все четыре стороны. Гробница чем-то напоминала ступенчатые пирамиды южноамериканских индейцев; только в отличие от них была строгой прямоугольной формы, и ступени были узки, словно не предназначались для человеческих ног.

Поначалу Денис подумал, что это место имело какое-то отношение к восставшим ото сна гигантским Крысам. Но потом он разглядел лица, глаза скульптурных изваяний, как воплощение печали и страха, маленькие руки, тянувшиеся к нему со всех сторон и граней мемориального прямоугольника. Разглядел и ужаснулся душой.

Все скульптуры и изваяния изображали только детей. Каменные дети простирали к нему ручонки, смотрели на Дениса глазами, полными застывшей, немой мольбы.

Повинуясь какому-то безотчетному призыву, Денис сильно сжал в руке серебряную башенку магического брелока. И от боли, которую причиняли ладони острые стальные края, Денису почему-то стало легче.

Петер стоял возле каменных ступеней гробницы. Глаза его были полузакрыты, расслабленные руки свободно свисали вдоль тела, плечи опущены. Древняя усыпальница за его спиной холодно поблескивала серебристыми вкраплениями какого-то неведомого Денису металла, которыми был усеян шершавый с виду траурный камень. На какое-то безумное мгновение Денису показалось, что маленький Петер и сам стал частью этого камня, этого серебра, этой усыпальницы, увитой причудливыми изваяниями скрещенных детских рук.