Сильвана Мари - Последний эльф

Даже сейчас женщина не отняла руки.

— Красивое имя, — подтвердила она с лёгкой улыбкой, потом ненадолго задумалась. — Если у нас будет дочь, мы назовём её Розальба.

Она уклонилась от пинка в бок и засмеялась.

Мужчина и женщина обнялись и неподвижно замерли, чувствуя тепло друг друга.

Они долго стояли так под звёздным небом, потому что с самого начала, с первой их встречи они ждали и желали лишь этого мгновения.

Роби уселась на ствол поваленного дерева. Глубоко вдыхая свежий воздух, она рассматривала далёкие деревья в другом конце долины, на которых уже начинали желтеть листья. На лугу в лучах восходящего солнца яркими пятнами блестели последние летние цветы. Среди них были маленькие жёлтые цветочки, которые её мама называла «королевскими пуговицами», голубые колокольчики и ещё одни, похожие на пушистый шар: подуешь — пушинки разлетаются, и от цветка остаётся лишь стебелёк.

Приближалась осень. А значит, за ней и зима. Сначала — осень, потом — зима: таковы правила.

Осень: несколько каштанов, немного каши, пара яблок, замёрзшие ноги и сопли из носа.

Зима: никаких каштанов, жалкое подобие каши, смутное воспоминание о яблоках, заледеневшие ноги и такой насморк, что сопли стекают внутри по горлу и превращаются в кашель. Зато зимой можно согреться с помощью дров. Не в том смысле, что дрова можно жечь — нет, это запрещалось, но дрова приходилось рубить: тяжёлым топором, ствол за стволом, до мозолей на руках, ломоты в пояснице и дикой боли в плечах — зато становится уже не так холодно. Но холод скоро возвращался, а мозоли с рук долго не исчезали.

Если тебе удавалось пережить зиму, наступала весна. Это означало, что нужно идти по фермам и ухаживать за скотиной, чинить загоны и пасти коров. Работе этой дети радовались, потому что всегда можно было стащить яйцо или немного молока. Но упаси тебя бог попасться, ведь все фермы принадлежали теперь графству Далигар, а за кражу у Далигара чего-то, пусть всего лишь яйца, полагалось двадцать ударов палкой. Дети не умели считать, но знали, что двадцать палок — это столько, сколько у ребёнка пальцев на руках и ногах. У Галы не хватало одного пальца на руке (однажды при рубке дров она промахнулась топором), поэтому ей полагалось на один удар больше, чем было у неё пальцев.

Летом твоей кровью кормились блохи и комары, но зато вокруг было столько всего вкусного, что даже простофили — даже новенькие, даже те, кто ещё плакал, — умудрялись стащить еду и не попасться.

Она была умелым воришкой. Её ни разу не поймали. Во всяком случае, за последний год. А вот два года назад, когда она только что попала в Дом сирот, её застукали три раза! Но тогда она была ещё маленькая. Чтобы стать удачливым воришкой, главное — уметь сосредоточиться. А когда в голове у тебя мама, папа и бывший дом, то сосредоточиться нелегко. Даже когда она пыталась не думать о родителях, хватало воспоминаний о её деревянной лодочке, раскрашенной в зелёный и розовый цвета, или о тряпичной кукле, и её глаза наполнялись слезами. Но теперь она научилась сосредотачиваться. Больше никто не поймает её с поличным.

Вдруг перед ней так явно всплыло воспоминание о сушёных яблоках, что даже почудился их запах. Мама нарезала яблоки дольками и укладывала их для сушки в дровяном сарае. Она притворялась, что ужасно сердится, когда Роби пыталась стащить яблоки у неё из-под носа, и гонялась за дочкой по всему сараю. Когда мама догоняла «воришку», то засыпала её бесчисленными поцелуями, и обе смеялись, как сумасшедшие. Сушёные яблоки вкуснее всего запивать тёплым молоком, и зимой Роби, сидя с куклой у камина, с удовольствием уплетала яблочные дольки. На улице падал крупный снег, покрывая мир ослепительной белизной, напоминающей о крыльях диких гусей, сквозь которые просвечивает солнце. Вечером домой возвращался папа и приносил ещё что-нибудь вкусное. Папа был охотником, а кроме этого, крестьянином, овчаром, садоводом, свинопасом, пастухом, плотником, мастером по ремонту крыш, строителем изб и рыболовом, и он всегда приносил вкусненькое. Например, форель, которую зимой легко можно было поймать в реке: сделал лунку во льду и сиди себе жди.

Образ жаренной с розмарином форели вызвал боль в голове и спазмы в желудке. Роби отогнала от себя мучительные воспоминания. Если её застукают, о поцелуях лучше и не думать. Она подавила слёзы. Всё это лишь детские слабости. А она больше не ребёнок.

Утреннее солнце немного согревало. В противоположном конце долины виднелись два больших ореховых дерева. Орехи — это лакомство в любое время года, и когда они собраны в мешки, и когда висят на деревьях: нужно только снять ногтем горькую кожицу со свежего ореха, и под ней — вкусное ядро, белое, как крылья гусей, через которые просвечивает солнце.

К сожалению, ореховые деревья были хорошо видны из окон домика, который возвышался над покосившимся Домом сирот. Поход к деревьям слишком рискован. За орехами росли кусты ежевики, которая, конечно, не могла сравниться с ними по сытности, но всё-таки хоть какая-то еда. Только вот кусты ежевики замечательно видны из охранной будки, где находятся лучники. Хотя охранники, скорее всего, ещё спят, рисковать опять-таки не стоило. Эта водянистая ежевика не наполняет желудок даже на то время, пока заживают царапины от её колючек.

Роби закрыла глаза, и под сомкнутыми веками проявился образ, который она постоянно видела, с тех пор как её увезли из дома. Образ возникал, как только ей удавалось закрыть глаза в тишине и в тепле. Она видела принца со светлыми, почти серебряными волосами, летящего на драконе. Зелёные крылья огромного дракона, закрывая всё небо, пропускали солнечный свет. Принц был одет в длинную тунику, белоснежную, словно крылья диких перелётных уток, парящих осенью в небе. Принц улыбался, направляя дракона прямо на неё. Они летели за ней, за Роби, чтобы забрать её отсюда. Забрать навсегда. Это видение возникало само по себе. Сначала оно было расплывчато: что-то белое на чём-то зелёном. Но с каждым днём образ становился отчётливее: сперва она разглядела принца и дракона, которые летели в каком-то тумане, и с каждым днём они казались всё ближе к ней. Как ни старайся, она не смогла бы придумать ничего подобного, видение возникало само по себе, словно по волшебству.

Роби прогнала видение. Что за глупости! Драконов больше нет, это были отвратительные и злобные твари, и их уничтожили много веков назад. Добрые принцы тоже, должно быть, вывелись или ушли в другие земли; во всяком случае, о них ничего не было слышно с незапамятных времен.

Она снова открыла глаза. Прямо перед ней поднималась в небо стая куропаток, освещённая золотистым светом. Слышался шорох их крыльев, на мгновение заполнявших небо бирюзой. Птицы поднялись из-за кустов боярышника, которых не было видно ни из домика, ни из сторожевой будки.