Дмитрий Емец - Книга Семи Дорог

Связной перестал болтать ногами и хихикнул.

– Сними меня! Я больше не злюсь! Мы в расчете!

– Как-то быстро ты успокоился. Плеваться и виснуть на одежде не будешь? – с подозрением спросил Эссиорх.

– Я-то нет. Главное, чтобы ты не плевался, – сказал Корнелий, чем-то крайне довольный.

– Почему я?

– Говорю тебе: в расчете! Ночью тебя вызывали в Эдем к Троилу, а я забыл тебе передать! – заявил Корнелий.

Эссиорх посмотрел на него страшными глазами и, сдернув со спинки стула кожаную куртку, выскочил из квартиры. У подъезда он остановился на асфальтовой площадке, где красной полустершейся краской было выведено: «Мыся, я тебя люблю!» – а поверх нее черной краской очень жирно: « Мыся, я тебя ненавижу!» Улиту некогда очень заинтересовали эти признания. Особенно то, что невозможно было определить, кто этот Мыся и какого он пола. Любопытная ведьма обошла весь подъезд с коварным вопросом, можно ли поговорить с Мысей, но Мыси либо не оказалось, либо он не пожелал раскрывать свое инкогнито.

Тогда невесть с какого бока Улита решила, что Мыся – это Эссиорх, и ночами выводила его на чистую воду, страстно шепча спящему на ухо: «Мыся! Мыся! Вставай! Это я, твоя Дыся!» и зорко наблюдая за его реакцией.

Однако сейчас у хранителя не было ни времени, ни желания раскрывать эту жуткую тайну. Он бросил взгляд на дерево, проверяя, надежно ли прикован мотоцикл, проверил, нет ли на ближайших лавочках любознательных пенсионеров, и телепортировал до Эдемских врат.

Там его уже ждали.

Эльза Керкинитида Флора Цахес была в своей лучшей шляпке, благоухавшей живыми розами. В правой руке держала кружевной зонтик, также украшенный розами, но только уже не алыми, а маленькими кремовыми. Когда Шмыгалка ставила зонтик на землю, он пускал корни.

– Фрекрасная погода! – сказала она Эссиорху с таким многозначительным нажимом в голосе, что только осел не сообразил бы, что прекрасная тут не погода, а нечто совсем иное.

– Чудесная шляпа! – торопливо сказал хранитель.

Шмыгалка удовлетворенно улыбнулась.

– Кто фы сомнефался! А теперь шевели нофками! – с величайшим торжеством произнесла она и, решительно подхватив его под локоть, поволокла к Дому Светлейших.

– Я сильно опоздал? – крикнул Эссиорх на бегу.

– Неф!!!

– Как нет?

– Почти неф! Я знафа, что Корнелий оболфус и фызвала тебя раньше фремени!.. У кафдого челофека есть коэффициент головотяфства. Один офаздывает на два часа, другой на сорок мифут, трефий – понимает тофько, когда на него наорешь. Делай попрафку на коэффициент и сэкономишь массу фремени… Срежем здесь!

Шмыгалка решительно свернула с посыпанной песком дорожки на тропинку, петлявшую между вишнями мудрости. Эссиорх наступил на сухой сучок, который треснул с оглушительностью пистолетного выстрела. С молодых вишен плеснуло ослепляющим светом. Большая стая жар-птиц, поднявшись, запуталась в ветвях, бестолково заметалась и перелетела в березовую рощу.

– Фишни форуют, дурафье! Фот я фас! – весело крикнула Шмыгалка и замахала зонтом, пугая птиц.

Хранитель задрал голову, козырьком прикрывая глаза. Сверху на них, кружась, падали сияющие перья, потерянные, когда птицы пробивались сквозь ветви. Хранитель смотрел на них и думал о том, о чем всегда вспоминал, когда видел жар-птиц. День и ночь – далеко не единственное разделение. Существует и то, что гораздо светлее дня, и жар-птицы – лишь маленькое окно в эту реальность.

Эссиорх испытал забытое детское ощущение. Ему захотелось взбежать по пологому склону туда, где у реки склон обрывается песчаной шапкой, упасть животом и, глядя с холма на эдемский сад, беззвучно и тихо заплакать, ощущая, как слезы смывают все суетливое, лишнее, наносное, путавшее его все эти годы и месяцы. Смешное, немужественное желание для байкера, но вполне обычное для хранителя Прозрачных Сфер.

Он кашлянул и, скрывая, что растроган, быстро вытер глаза.

– Фто? Аллергия? У меня тут тофе фсегда аллергия! Офобенно, когда фетер со стороны рофи! – сказала Шмыгалка.

Эссиорх опасливо оглянулся на нее, но по лицу преподавательницы маголодий можно было определить только, что она торопится.

Четверо серьезных домовых в красных рубашках тащили за руки и за ноги английского гнома с головой, похожей на крупную редиску. Остальные готовили катапульту, собираясь отправить его в английский сектор. Заметив Шмыгалку, домовые опустили гнома на траву и разом стащили шляпы. Гном лежал на земле и, заложив руки за голову, нагленько посвистывал. Он был лысый, с большим багровым носом.

– Разведчик? – спросил Хранитель, знавший, как ревностно домовые охраняют территорию.

– Какое там! Он у них вроде как местный анархист! Со всеми расплевался! Туда-сюда летает! Третий раз за месяц! Со своими поссорится – они его сюда футболят!

– А мне чюхадь! А мне плювадь! – с акцентом сказал гном.

– Про твою простуду и избыточное слюноотделение расскажешь вон той елочке! Она лечебная! Надо только хвою пожевать! – отвечали ему домовые. Отдохнув, они взяли гнома и поволокли дальше.

– Домофые с гномами – кофмар!!! Кофают окопы, зафели разфедку. Засады у них по куфтам. А русафки? Им лучше в проточной воде, а кикиморам в заболоченной! Так они подговорили боброф подгрыфать дерефья! Перегорофят реку и ффыряют в нее гряфь! И зачем мы фзяли в Эдем псю эфу нежить? Сделай кому добро – оно сто раф тебе ауфнется! – возмущалась Шмыгалка.

– За хороший поступок всегда получаешь в нос. Хорошее дело этим закрепляется, – улыбнулся Эссиорх.

– Во! Прафильно говориф! Ну идем!

Пока они шли, Эльза Флора делилась с хранителем своими взглядами на земную историю. Слушать ее было занимательно. Выходило, что вся древность, средние века и новое время – непрерывная борьба света и мрака. По ее мнению, даже лист на земле не падал, чтобы это для чего-то или для кого-то не было нужно.

– А кредиты, по-твоему, Троил придумал? Кредиты – это отсроченная месть мрака за фосстание рабоф ф Риме и отмену крефостного права в Рофии! – заявила она.

Собеседник попытался найти связь.

– Но почему именно кредиты? И почему крепостное?

– Думай, Фася, думай!

Он стал думать, и его осенило.

– А-а, ну ясно! То же самое, только под другим соусом! Кредиты то же рабство. То было внешнее, а это скрытое.

– Умнифя! И не скажешь, что уже нескофько лет на земле!

– Слушай! Ты знаешь, зачем нас фызва… вызвали? – торопливо поправился Эссиорх, с испугом сообразив, что случайно передразнил Шмыгалку.

Эльза Флора Цахес дрогнула шляпкой, осыпая розовые лепестки.

– Не ифею ни мафейфего фреставления!!! – произнесла она ледяным тоном и согласилась оттаять не раньше, чем они прошли мимо каменных грифонов Дома Светлейших.