Михаил Валигура - Приключения Торпа и Турпа

— Ты чего разорался? — крикнул он. — Я к ним, понимаешь, лечу с чертовых куличек, чтоб провести через этот проклятый лес, а они на меня с криком! Вот сейчас брошу вас тут, и полечу назад на кулички!

Когда призрак разговаривал по-человечески, на него трудно было сердиться. Тем более теперь, когда страх у друзей прошел, и в компании призрака им было даже как-то спокойней. В самом деле — не глупо ли болтать вот так, запросто, с представителем загробного мира, и бояться при этом какого-то там зверя или разбойника. Друзья продолжали свой путь, уже не оглядываясь и не прислушиваясь.

— Слышь, старик, — сказал Торп. — А куда это ты подевался тогда, у протоки?

— Ветром свирепым унесло меня, — произнес призрак заученную фразу. — Не твердил ли я вам, что подвержен внушению его в силу родства природы нашей?

И пронес меня ветер сей многие версты над лесом темным, над холмом одиноким и над градом скорбным. И многое видел я, и многое постиг, не видя. Но сие предстоит вам постичь самим, и скорбью наполнятся сердца ваши.

— Не каркай, дед Палубник, — перебил его Турп. — Что будет, то будет. А не хочешь говорить, так и намекать нечего.

Призрак хотел было снова оскорбиться, но Торп поспешил его успокоить:

— Но-но, не сердись, брат-призрак. Расскажи-ка ты нам лучше, как ты княжил в своем замке.

И тут случилась удивительная штука. Оказывается, на призрака можно было действовать не только зля его, но и доставляя ему большое удовольствие. В восторге от того, что его впервые за все время назвали призраком, старик засветился вместо зеленого света розовым и затараторил. Но если от злости он начинал говорить по-человечески, то от удовольствия, напротив, принялся изъясняться на каком-то совершенно тарабарском наречии:

— Чи то не пеньктно нам, бяше, — воскликнул он, — заслухачь сагур про шветнего Палубника? И сагур тэн в ензыках жие, и в руках жие, и в люджях пшадар! И…

— Хватит, хватит! — закричали хором друзья, но призрак уже никого и ничего не слушал.

— И быв тэн Палубник кунэгэм моцнэм, и лыцажем нездоланэм, и помоц дужа для жружев своих, и смерчь гружна для вружев своих, — пел он, покачиваясь в такт словам.

Беднягам-путешественникам пришлось смиренно идти под речитатив разошедшегося призрака. Они прошагали часа два, а тот все никак не мог перейти к изложению основных событий, застряв на деталях описания:

— И быв у него вавель шветни, и вояцы хорубжи, и коньство поспешне…

А друзья все шли. Идти стало немного полегче, поскольку сосны стояли уже не так близко друг к дружке, и меж их кронами можно было даже разглядеть клочки неба. Призрак тем временем продолжал тарабанить:

— И об яд нешли му на шребле, а коляцию на злоче. И вин вшиських быво задуже, и фриток, и флячек, и бризолей, и парувок с кжимняками, и канапок, и…

Если б проголодавшиеся путешественники понимали хоть слово из речи призрака, они бы его пристукнули. Ведь у них уже почти сутки росинки маковой во рту не было, а тот битых полчаса описывал княжий стол. Торп и Турп мечтали о яичнице с ветчиной и чашке ароматного кофе. Сопер с тоской думал о сосисках, которые они жарили на костре в страшную ночь битвы с волками. Джон Кишо вспоминал о далеком шотландском детстве, когда он маленьким сидел за дубовым столом в столовой их родового замка и не хотел есть овсянку, а добрая мама его уговаривала:

— Ну, пожалуйста, милый Джон Кишо, съешь хоть немного!

Практичный Хамяк ни о чем не мечтал, не думал и не вспоминал. Он попросту оторвал здоровенный кусок сосновой коры и принялся его жевать, но тут же выплюнул.

«Какая гадость! — подумал он. — Хуже мяса»…

А призрак все не унимался. Теперь он рассказывал о страшной битве, в которой, по его словам, почти все его войско «впадло с коньства». Путешественникам грозило легкое помешательство, но, к счастью для них, лес в это время кончился, и началось болото.

— А ну, хватит, дед, — окрикнул призрака Турп. — Вишь, в болото забрели.

Призрак, остановившийся на моменте, когда его пронзило каленой вражеской стрелой, запнулся и удивленно глянул вниз.

— Что ты сказал? — спросил он.

— Он сказал, что началось болото, — ответил за друга Торп.

— Ты знаешь, что за этим болотом?

— Сие ведомо мне, — ответил призрак. И все, кажется впервые, обрадовались его привычной старомодной речи.

— За болотом сим море лежит. Посреди болота — остров. А на острове том — замок, а в замке том…

— Сундук с яйцом? — догадался Сопер, который очень любил сказки.

— Не перебивай меня, змий, — раздраженно сказал призрак. — В замке том — цель скитаний ваших, Картар злобный.

— А путь через болото тебе ведом? — спросил Джон Кишо, который старался говорить с призраком на его языке, считая, что тот так лучше поймет.

— Ведом, — важно отвечал призрак.

— И ты готов нам быть нитью путеводной и перстом указующим? — продолжал выяснять Джон Кишо.

— Указателем дорожным, — отвечал старик, хитро щурясь.

— Хамяк, не очень-то доверяющий призраку, сломал небольшую сосенку и сделал из нее себе шест.

— Не торопись, Хамяк, — сказал Джон Кишо. — Отдохнем часок-другой, а как стемнеет — отправимся дальше. Верно я говорю? — обратился он к призраку.

— Темнота — союзник наш есть, — подтвердил тот. — Дайте ж отдохновение членам вашим и вкусите сон. А в час урочный разбужу я вас окликом моим.

— Только звони погромче, будильник, — сказал Хамяк. — А то у меня сон — богатырский.

И в подтверждение своих слов он немедленно захрапел, как небольшой Ниагарский водопад.

Остальные последовали его примеру. Торпу и Турпу снилось, что они сидят в лавке весельчака Шампаки, и тот угощает их апельсиновым ликером. Соперу снилось, что он — большой дракон, и лучше всех в мире умеет пускать огонь. Джону Кишо, наоборот, снилось, что он маленький, и бегает по вересковым пустошам с миской овсянки и криками «Гоп-ля!»

Хамяку снилось, что он гуляет с Надюшей Хамяк по фисташковому полю. Хамяк держался этом сне необычайно галантно. Он придерживал Надюшу за лапку и ворковал в ее маленькое ушко: «Здесь, душенька, растут самые вкусные фисташки в мире. Не желаете ли откушать?» Надюша Хамяк кокетливо потупляла глазки и говорила, что желает, но самую чуточку, потому что вовсе не голодна. Тогда Хамяк срывал целую горсть фисташек и уж хотел было начать класть их по одной в Надюшин ротик, как тут над полем взвилась сигнальная ракета и дурным голосом завопила: «Час урочный настал! Настал час урочный! Откройте сомкнуты негой взоры!»

— Простите, душенька, — с досадой произнес Хамяк, — но я вынужден покинуть вас ненадолго.

И Хамяк… проснулся.

— Чего ты разорался, старый репродуктор? — зло крикнул он призраку. — Не видишь, что ли, — Хамяк проснулся. И вы вставайте! Нечего тут разлеживаться, — живо растормошил он всех остальных.