Дмитрий Емец - Карта Хаоса

Книги, продолжала Вихрова просто и логично, это разговор с мертвецами. Ведь большая часть писателей уже мертва, не так ли? Вот пусть те, у кого есть время и желание, беседуют со своими мертвецами сами, если им так хочется. У нее, Наты, такого желания нет.

Пока Ната рассуждала, а Чимоданов развлекал свое величество бытовыми поджогами, Корнелий вышел на балкон и стал смотреть по сторонам. Внизу листом молодой сирени дрожал свежеумытый город. Казалось, если напрячь слух, можно услышать, как жадно и быстро растет трава, решительно раздвигая тонкими зелеными пальцами землю.

Последние грустные жертвы недавнего дождя постепенно сползались к своим каменным норкам, где жили как в сотах, над головами друг у друга, хотя повсюду, всего в сотне километров в любую сторону, лежала огромная страна. Многие промочившие ноги уже не береглись и решительно шагали через лужи, из чувства самонаказания выбирая самые глубокие места. То, что на них давно уже и нитки сухой не было, доставляло им мрачное удовлетворение. Другие, самые упорные, еще пытались идти по бровкам, узко ступая и время от времени совершая головоломные прыжки.

Метрах в пятидесяти от подъезда прогуливался маленький горбоносый суккуб с сиреневым зонтиком, похожий на бедуина. Он предлагал всем проходящим мимо женщинам на руках перенести их через большую лужу. Платой, разумеется, служил эйдос. Дела у суккуба шли неплохо. Он был под охмуряющим мороком, и каждая видела в нем свой идеал мужчины – кто-то кудрявого блондина с лицом самодовольного пупса, кто-то томного брюнета с нервными пальцами пианиста и плаксивым голосом околотворческого истерика, кто-то баскетболиста с вытатуированной пантерой на крепкой руке, а кто-то и надежного трудоголика из крутого офиса – с толстым бумажником и бедной фантазией, как потратить его содержимое.

Расставание с эйдосом происходило тем стремительнее, чем меньше промокшая женщина признавала у себя сам факт существования души. Сумочку с кошельком и ключами она, разумеется, не отдала бы (еще чего!!), а вот гипотетически существующей душой распоряжалась легко и отважно. Едва формула отречения произносилась до конца, суккуб равнодушно ставил размечтавшуюся бедолагу в самое глубокое место лужи и, запустив руку по локоть в грудную клетку, выуживал из нее свой трофей.

Через пять секунд обворованная женщина ни о чем уже не помнила. Она ощущала себя совершенно разбитой и мечтала об одном: добраться до ванной, а потом сразу пойти спать и спать вмертвую, без снов и метаний.

Эх! Красота, красота! Созданная для сердец, она стала тщеславной игрушкой плоти. Плохо, если восприятие ее идет от скучного бухгалтера-разума, а не от всеведающего сердца, которое обмануть гораздо сложнее.

Животным, как существам без эйдосов, в этом плане проще. Стражей мрака они не интересуют и существуют в конкретном предметном мире, где ценность имеет только то, что можно съесть, а враг только тот, кто может съесть тебя. На отвлеченности у них времени нет. Прекрасная лошадь не склонна любоваться прекрасной бабочкой да и на собственную пышную гриву она по большому счету ржать хотела.

Корнелий потянулся за флейтой, и застигнутый врасплох суккуб сполз в лужу кучкой грязи и тряпок. Теперь, если пройти рядом, можно было подумать, что кто-то выбросил в лужу некоторое количество старой одежды и ботинки. Через несколько минут, привлеченная использованием боевой маголодии, сверху спикировала двойка златокрылых и, махнув рукой Корнелию, ловко выудила из лужи освобожденные эйдосы.

Впрочем, радоваться за них было еще рано. Закон света непреложен. Не оставлять эйдос у себя, пока живо тело. Все отнятые у суккуба трофеи будут возвращены владельцам, а те не исключено что ухитрятся потерять их снова. И не факт, что очередной суккуб или комиссионер будут перехвачены вовремя. Кому-то из чрезмерно жалостливых стражей казалось, что перехваченные у мрака эйдосы возвращать хозяевам не стоит. Тот, кто потерял их однажды, легко может сделать это и повторно, однако Троил оставался непреклонен: «Эдем надо заслужить! Свет помогает находить пищу, а не пережевывать ее! Наша задача – показать гору, на которую надо подняться, а карабкаться по скале или скатываться вниз – личный выбор каждого».

У Корнелия была привычка, оставшаяся от долгих лет пребывания в Эдеме. Каждый вечер он собирал в кучку разрозненные впечатления и эмоции минувшего дня. Определял, что было хорошо, что не очень, и что можно сделать, чтобы впредь не допускать сегодняшних ошибок. Только в эти минуты в нем и просыпался истинный страж, в другое время по уши зарытый в пепел соблазнов человеческого мира.

Пока Корнелий разгребался со своим дневным мусором, сверху юркой змейкой спустился тонкий канат. По канату кто-то молниеносно соскользнул, а в следующий момент рука в черной перчатке зажала Корнелию нос и рот.

– Стоять тихо, ботан! Не рыпаться!

У связного света появилось сердитое желание укусить перчатку. Он даже предпринял для этого определенные попытки, но перчатка вкус имела железный и крайне противный. Заметно было, что ей чаще переворачивают канализационные люки, чем сортируют пакетики с ароматным чаем-каркаде.

Корнелий закашлялся. Скользнув глазами вниз, он увидел десантные ботинки скорее действительно солдатской, чем спортивной серии, и кожаные брюки со следами грязи и ржавчины.

– О, привет! – попытался сказать он в перчатку.

В ответ перчатка сердито сжала ему нос и задрала голову Корнелия, лишив его сомнительного удовольствия лицезрения армейских ботинок.

– Где моя сумка?

Связной света демонстративно замычал.

– Покажи пальцем!

Корнелий послушно ткнул пальцем себе через плечо. Вертеть головой он всё равно не имел возможности. Делать же попытки ткнуть девушку локтем, ударить пяткой по стопе или культурно отломить мизинец, применив прием: «Отпусти меня, противный!», считал худшими из всех возможных способов последовательного ухаживания.

– Точнее! – потребовали у него.

Корнелий прочертил указательным пальцем пару неопределенных кругов, демонстрируя, что более точные координаты методом абстрактной жестикуляции не определяются. Сообразив это, Варвара сердито отпустила его и толкнула в плечо.

– Надоел ты мне, клоун! Болтаешь, болтаешь! – сказала она раздраженно.

Корнелий улыбнулся во все свои 32 белых зуба, росших несколько вкривь и словно прыгавших по деснам. Он предчувствовал, что очень скоро наступит момент, когда исчезновение половины карты будет обнаружено.

– Кто болтает? Я болтаю? Последние две минуты я вообще не имел такой технической возможности! – сказал он обиженно. – А где Добряк?