Роман Лейбов - Разделить на сто

— Я очень извиняюсь, девочка, — ласково сказал незнакомец. — Я вообще тут живу. У меня только дверь случайно захлопнулась. Вон там, вторая квартира. Люди работают, починяют. Давай поговорим немного.

Вежливая Наташа тут же представила себе, как, должно быть, расстроен жилец захлопнувшейся квартиры, и улыбнулась старику в ответ. Тот, между тем, покашлял немного, обдумывая следующую реплику, и проговорил:

— Ты не думай. Мы всё знаем.

Наташа опешила — она не поняла, что имеет в виду незнакомец, и решила уточнить:

— Кто «мы»? Что вы знаете?

Но дяденька не ответил ни на первый, ни на второй вопрос. Он прижал к седовато-черноватым усам указательный палец и сказал:

— А Галлиулину мы — ни слова. Ни звука. Если вы сами ящик отдадите, ни родители не узнают, ни в школу сообщать не станем. Верните ящик, а то он уже совсем тю-тю.

Наташа попыталась представить себе, как ящик тю-тю, и не смогла. Ей некуда было спешить, поэтому она решила переспросить.

— Дедушка, — немного поколебавшись в выборе обращения, спросила Наташа, — я вас не понимаю. Какой такой ящик совсем тю-тю?

— Да не ящик тю-тю, а он тю-тю, — перестав улыбаться, сказал жилец второй квартиры, — Я — Португальский, а он — Голландский, понимаешь? Мы с ним не разлей вода. Он специально приехал, тут же сом у нас, а вы взяли и некультурно ящик попятили. Да мы уже всё знаем: и про ящик, и про то, о чём вы там на крыше сговариваетесь. У нас, девочка, не знаю, как тебя зовут, всё оборудование имеется. Я вижу — ты хорошая девочка, тебя мальчишки с толку сбили. Вот я тебе расскажу из своей жизни, как было, — продолжал он, воодушевляясь, — Значит, представь — тридцать четвёртый год, так? Я парнишка молодой, чуть старше тебя, так?..

Покуда Португальский, начавший опять улыбаться, но теперь уже вполне искренне, готовился рассказать историю о том, как в тридцать четвёртом году нормировщица Зинка подбила его пририсовать в стенгазете рога к портрету передовика производства Пащенко, и о том, что из этого чуть не вышло, Наташа, внимательно выслушавшая довольно бессвязную речь пенсионера, вдруг побледнела, всплеснула руками и воскликнула:

— Ой, дедушка, простите, у меня там на плите каша гречневая.

Она проскользнула мимо посторонившегося Португальского в дверь и, обернувшись, добавила:

— И молоко. До свидания.

Выскочив из подъезда, Наташа Семёнова, не останавливаясь, побежала к себе в тринадцатый дом по Брынскому проспекту, повторяя по дороге два слова:

— Он попался!

Он попался. Простой трюк, как будто бы вполне безопасный и требовавший всего лишь привычного автоматизма, не удался на этот раз. Что-то не то, что-то лишнее было в августовском воздухе: то ли горели где-то далеко торфяные болота, насыщая его бедой, то ли неудобно расположились над головой созвездия. Но неудачи сопутствовали ему, преследуя каждый день.

Да уж, весёленький получился отдых. Хорошо, что удалось унести ноги. Хуже всего было то, что он страшно подвёл Хозяина.

Шпион решил твёрдо: больше никаких прогулок, никаких приключений. Как говорит Хозяин, лучше быть живым львом, чем дохлой собакой.

Подозреваемый дошёл до перекрестка, где улицу Белкина пересекал Гоголевский бульвар, перешёл через переход и, немного подумав, свернул налево. По дороге он опять зашёл в два дома, обойдя там все подъезды, затем неожиданно поворотил назад (оповцы спрятались в магазине «Школьные товары», а потерявший их из виду Голландский равнодушно пропустил мимо себя уже попадавшегося сегодня ему на глаза молодого человека со шкиперской бородкой и подождал злоумышленников неподалёку, выглядывая время от времени из арки какого-то дома). Вернувшись к перекрёстку, Борода проследовал до конца Гоголевского бульвара (ещё два дома), свернул в переулок Красова, затем прошёл без остановок улицу Ленина и поворотил на Лермонтова.

По дороге Юра заходил в первые подъезды всех домов, привлекавших внимание шпиона, но ничего подозрительного не обнаружил ни разу. В подъездах пахло едой, кошками, дихлофосом, свежей краской — чем угодно... но не шпионажем.

Стасик и Таня всякий раз надеялись, что появилась хоть какая-то зацепка, но Юра рапортовал коротко и печально:

— Ничего. Пошли дальше.

Миновали улицы Языкова, Дельвига и Дениса Давыдова, свернули на Кольцова, прошли по бульвару Горького и переулку Писемского, затем вернулись на Чернышевского. Бухгалтер-пенсионер запыхался, проклятые вьетнамки норовили всё время слететь; кроме того, на него постоянно оборачивались прохожие, и каждый встречный, казалось, прикидывал: не позвонить ли в милицию, не заявить ли о побеге опасного сумасшедшего из клиники имени профессора Муравейникова? Малолетние враги рыбаков вели себя странно: один из них забегал ненадолго в подъезды некоторых домов, другие ждали снаружи. Каждый раз с замиранием пенсионерского сердца ожидал Марат Маратович, что похититель вынесет заветный ящик с кузнечиками и лягушкой из подъезда. Но пионер выходил с мрачным видом, как будто сам искал чего-то, да не нашёл. Что если они в одном из подъездов прячут драгоценный ящик? И очень запросто. Спрятали, а сами позабыли, в котором. Теперь бегают по городу и ищут. Значит, надо продолжать следить, пока погоня не увенчается успехом.

Между тем, на углу Чернышевского и Чеховской оповцев поджидало новое испытание. Тамара Львовна, бабушка Стасика Левченко, попрощавшаяся со своей подругой Марианной Александровной Гавазой возле ресторана «София», популярного пятнадцать лет назад в кругах брюквинской творческой интеллигенции, блестяще подтвердила уже отмеченное в нашей истории волшебное качество бабушек. Почуяв своим внутренним магнитом Стасика, терпеливо ожидающего выхода друга из первого подъезда дома № 32 по улице Чернышевского, Тамара Львовна вынырнула из переулка Салтыкова-Щедрина, преодолела квартал и возникла прямо перед смущённым Стасиком.

Она кивнула Тане Петрушкиной и голосом, не предполагающим ни малейшей возможности возражений, проговорила:

— Станислав, тебя-то я и искала. Обедать без разговоров.

В это время из подъезда вышел опечаленный очередной неудачей Юра Красицкий. Стасик дожевал сушку, печально посмотрел на друзей и успел сказать только: «В Штабе, вечером, в семь часов», после чего был немедленно уведён домой на Пушкинскую Тамарой Львовной, несколько раздосадованной разговором со старой подругой, блиставшей историями из жизни столичных артистов и не оставлявшей в своей болтовне даже малейшей щёлочки для того, чтобы вставить в неё слово.

Оставшись вдвоём, Юра и Таня обнаружили, что сумка на плече шпиона заметно похудела: стало быть, его сегодняшний обход скоро закончится. Обдумав ситуацию, Юра составил новый план действий: