Дмитрий Емец - Муравьиный лабиринт

«Почему я не взяла у Гамова арбалет? Хотя бы тот, маленький!.. Могла бы в карман сунуть! Не выпал бы!» – в очередной раз обернувшись, подумала Рина.

Беспомощное выражение лица выдало ее. Берсерк ухмыльнулся. На секунду он оторвал от луки седла свободную от топорика руку и контактами электроповодьев показал в сторону Кубинки. Рина мотнула головой. Берсерк дрогнул плечом и показал ручку топорика. Вот и весь выбор. Все понятнее понятного.

Перчатку, которую Рина сняла, но так и не надела, вырвало ветром. Ну и пусть, не нужна. Рина ей даже позавидовала: вот упала перчатка и никто за ней не гонится. Свобода! Гавр летел все медленнее. Она потрогала его шею. В прошлый раз та была горячей и влажной. Теперь тоже влажной, но уже холодной. Мыльная пена, покрывавшая холку, опадала. Местами начинала даже застывать. Это было хуже всего. Сердце Гавра не вытягивало, он терял тепло. Рина заметила, что и дышит он уже не носом, а через рот и всей грудью. Скверный, очень скверный знак!

Теперь берсерк летел точно под Риной, только метра на два ниже. Свешиваясь вниз, она видела четкий силуэт его гиелы. Страшно не было. Не верилось, что она может погибнуть. Люди занимаются каким-то общим, сближающим их делом: вместе летят на гиелах. Может, они и не друзья, но все равно привыкли друг к другу. Потом один вдруг берет и бьет другого топориком по голове или по шее. Причем без злости, просто из рассудочного осознания, что так надо, что ему так велели. Это схема казалась Рине нелепой и в сознание не вписывалась.

«Нет, он меня не тронет! – успокаивала она себя. – Он давно мог выстрелить, а ведь он даже не…»

Внезапно Гавр дернулся, и его стало заваливать набок. Он отчаянно загребал левым крылом, но все равно проваливался. Рина увидела в перепонке крыла, там, где та примыкала к кости, большую дыру. Сквозь нее отчетливо был виден берсерк, опускавший руку с какой-то серебристой подковой.

Арбалет! Она даже не видела, когда берсерк его вытащил. Первая мысль Рины, что он промахнулся, но с двух метров не промахиваются. Целью была именно перепонка крыла, причем берсерк явно знал, что делает. Гавра заваливало в воздухе все сильнее. Стараясь удержаться, он вообще перестал работать правым крылом, только левым. Его начало вертеть на месте. Скорость резко упала. Он перешел на планирование и начал быстро терять высоту. Берсерк на своей гиеле скользил вокруг, точно легкий катер вокруг тонущего корабля.

У Рины не было времени размышлять, почему он не пускает в ход топорик. Ветер срывал ее с седла. Она отчаянно удерживала Гавра. Потом ее вновь начало куда-то заваливать, завертело, и она вдруг увидела, что пробитая болтом перепонка расползается в сторону, противоположную кости, к разветвлению тонких косточек и жилок. Гавр уже не планировал, а отвесно падал. Обледеневшие крылья сослужили ему плохую службу.

По вытянутому лицу берсерка, мелькнувшему где-то рядом, Рина поняла, что он и сам не ожидал таких последствий своего выстрела. Действуя строго по технике воздушного боя, он хотел заставить Гавра сесть, но не учел степени обледенелости крыльев и того, что перепонка, утратившая от мороза эластичность, начнет расползаться от ветра.

А потом берсерк вообще исчез. За падающим Гавром ему не угнаться. Внизу было поле – бело-синее, залитое луной. Оно стремительно вращалось вместе с Гавром и вот-вот должно было остановиться, слившись с ним воедино. Скорость нарастала. В какой-то момент она стала как на пеге, когда уходишь в нырок. Рина ясно осознала, что не просто разобьется, а буквально разлетится о мерзлую землю. Страха по-прежнему упорно не испытывала, а только крайнее недоумение. Неужели все может быть так плохо? Сейчас и здесь? Со мной?

Гавр поскуливал, очень тонко, точно свистел. Боялся. Рина обхватила его руками за шею, вжалась в него лицом и испытала глубокую убежденность, что ничего дурного не произойдет. Она была словно ребенок, спрятавшийся от пуль или от землетрясения под одеялом.

– Мы не умрем! Я тебя вытащу! Мы… мы нырнем! – прошептала она в холодную спину Гавра и на миг ощутила себя Эрихом, обнявшим бесконечно отставшую от него Яру основаниями своих белоснежных крыльев. Это был неожиданный, но четкий образ. Видимо, и Гавру передалось нечто сходное, потому что его кожистые крылья, сомкнувшись, покрыли Рину почти целиком.

Тусклую картину ночного мира размыло как свежую акварель. Мерзлая земля лопнула и расступилась, как стенка мыльного пузыря.

Восьмого марта Кирюша явился с букетом роз еще в пять часов утра и получил локтем в переносицу, потому что Лена спросонья решила, что ее будят на дежурство. Следующие полчаса ушли на заботу о Кирюшиной переносице, распухшей и скупо капавшей капельками крови.

Девицу Штопочку поздравляльщики отыскали в парке. Та бичом сшибала ягоды с рябины, ухитряясь не задевать ветвей. Издали заметив Ула, она торопливо сунула в карман плоскую фляжку и отвернулась, чтобы дышать в сторону.

– Как настроение? – спросил у нее Ул.

– Таксебенное! – хмуро отозвалась Штопочка.

– Хорошо хоть не коекакное! С Восьмым марта тебя, чудо! – сказал Ул и сунул Штопочке плюшевого мишку. Подарку она неожиданно обрадовалась. Особенно, когда обнаружила на животе игрушки большой карман. Прекрасное место, чтобы прятать сигареты и зажигалку.

– Люблю всякую такую дрянь! Очень забавно хрюкает, когда в него ножи втыкаешь, – одобрила она, после чего долго трясла Улу руку, сдавливая ее в мужском рукопожатии.

Дождавшись, пока у него восстановится кровообращение, Ул добросовестно отметил Штопочку в списке как поздравленную. Затем достал очередную мягкую игрушку и отправился на поиски Насты. Но увы. Оказалось, еще с утра она ушла с Рузей в Копытово, получив от Суповны длинный список, что купить в хозмаге. Перед этим, правда, ручкой лопаты объяснила Бинту, что, если ты мерин, это еще не повод, чтобы подкрадываться сзади и зубами пытаться снять с девушки скальп.

По улицам Копытова Наста шла на шаг впереди Рузи и всем своим видом показывала, что не имеет к нему никакого отношения, а они идут вместе просто так, случайно. Может, он ее брат, или двоюродный племянник, или мало ли какие бывают комбинации. Когда же Рузя попытался коснуться ее, Наста так его толкнула, что бедняга, пытаясь сохранить равновесие, всплеснул руками и задел водосточную трубу. А у трубы, конечно, не оказалось одного колена. И Рузя, конечно, порезал о жесть внутреннюю часть руки рядом с веной. От ужаса он побледнел, осел в сугроб, и весь остаток пути Наста тащила его на себе.