Андрей Балабуха - Альфа и омега?

И тут ударили колокола. Гул несся отовсюду, словно глас небесный, летел, летел, истишался, и снова исполнялся силы. Свияга замер. Сейчас начнется. И с ним вместе замерла вся площадь. И те, кто на трибунах сидел, и подтрибунники, кому только промеж ног сидящих и смотреть остается, — тут все едины были. Ровно двенадцать раз возносился и опадал звон, а потом наступила тишина. И откуда-то издали донесся новый звук, негромкий пока, но стройный, надежный, радостный. Защемило полусотниково сердце. Не здесь бы ему сейчас сидеть, а там быть. Ибо в единении сила. Не зря же сказано: «Пока мы едины, мы непобедимы»…

И вот в разрыве между храмами Мартына Каллиста и Олексы Варяжича, первых святых Земли Коми-Зырянской, показалась голова колонны. Парад пришел!

Ряд за рядом, неспешно, чеканя шаг, вливалось воинство на площадь. Разом ожил над головами огромный берестяной, подснежной клюквой крашенный рупор, и полилась из него речь, всякое слово которой, пусть порой неотчетливое, западало в душу, и хотелось встать, и пойти, и влиться… Но нельзя. Дисциплина. Всему ведь свое время: есть время ходить, и есть время сидеть.

Колонна втекала на площадь, плавно ее огибая, чтобы потом разом замереть, поворотясь лицом к празднично убранной трибуне, где недвижно сидят, откинувшись на высокие спинки своих кресел, и святейший генеральный патриарх Леонид, и сам великий князь Борис IV Сергеич, и незаменимый его верховный воеводиссимус товарищ Антип Пернач.

Но это будет потом. А пока… Пока героическое воинство шагало. Сверкало на солнце отменно выбеленное рядно форменных рубах, в такт шагам колыхались над головами плечи грозных луков, чернели на груди десятников древние ритуальные калаши. Не пропадет втуне наследие предков, беззвучно говорили они, немые, но красноречивые, ибо грозная некогда их сила перелилась теперь в длинные луки и умелые руки стрелков. А над головами стрелков гордо реяло красное, навсегда впитавшее в себя сок ранней земляники полотнище с вышитыми умелыми руками кружевниц геральдическими золотым серпом под двумя яйцами — священным символом союза труда и плодородия. Не все лучники княжества были здесь — только лучшие из лучших, отобраннейшие из отборных; одна лишь сотня, но такая, что любого полка стоит. Они шагали, и подкованные лакированные лапти заедино били в землю, и несся по земле гул, и передавался в сердца всем, кто видел это, и стучали их сердца в том же ритме торжественного шага.

А из рупора неслось:

— …и вот перед нами потомки героев и сами герои, чей ратный труд никогда не посрамит деяний предков! Посмотрите, как сияют на груди у каждого заслуженные награды — Георгиевские кресты, названные так в честь величайшего полководца всех эпох Георгия Ильича Сталина! Это ваши братья, мужья и дети, чьи предки выстояли и победили в той великой битве против Тьмы, пришедшей с запада! И дети достойны славы пращуров!

А за лучниками выкатились на площадь влекомые упряжками могучих лосей катапульты. Колеса скрипели, земля стонала, вдавливаясь под тяжестью смертоносных орудий, а прислуга недвижно замерла на станинах, и в лице каждого читалась неизбывная гордость своей причастностью к непобедимой силе.

— Да здравствуют наши доблестные камнеметчики! — лилось над площадью. — Стены какого вражьего града устоят под их яростными ударами?! Не зря еще до прихода Тьмы именно эти войска называли грозным богом войны! Восславим же их!

И тысячами глоток площадь взорвалась в ответ:

— Слава! Слава!! Слава!!!

Но камнеметчики — люд правильный, дисциплину знающий: ни единой улыбки не скользнуло по губам, не дрогнул никто и мускулом, не шевельнулся, а если и сверкнули в глазах искры гордого счастья, так кто их отсюда, с трибун, разглядит…

А дальше шагали колонновожатые, те, что прокладывают гати через болота и наводят мосты через реки, без кого любая армия может встать перед рубежом и застрять, утратя пыл и прыть.

Шли и шли.

Да, с такими никто не страшен: ни супостат лихой, что на тебя вдруг нагрянет; ни ворог, на коего князь укажет да противу которого патриарх благословит; ни кикиморы-сусанки, что живут в болотах и с надежных гатей сманивают в трясину, так и норовя погубить православное воинство; ни лешие, водящие по гущам да пущам, пока последний боец с голоду не окочурится; ни домовые, во вражьем граде всякую хоромину в крепость обращающие; ни даже нефтяники, что живут в Трубе, а темными ночами выходят душить на привале ни о чем не подозревающих и ни в чем не повинных спящих солдат…

И вот наконец выстроилось войско, замерло с последним ударным шагом, и все затаили дыхание, чтобы услышать вечные и неизменные слова своего великого князя. Тот поднялся с кресла, встал, взявшись обеими руками за перила, и мощным голосом, что безо всякого рупора каждому тут был слышен, возгласил:

— Братья и сестры! Велика наша страна, но отступать в ней некуда! А что это значит? А это значит, что ни единому врагу, коварно на нас напавшему или собирающемуся напасть, не позволим мы ступить в ее священные пределы. Всех будем бить! На их земле! И большой кровью заплатят они за нашу малую! Дети мои, святое мое воинство! Да не уроните вы гордого знамени, поднятого в незапамятные времена предками! Чтобы каждый год еще тысячи и тысячи лет могли мы отмечать этот главный, этот светлый, этот заповеданный нам праздник — Девятое мая!

И одним дыханием, одним горлом все воинство троекратно ответило, нарастая ревом:

— Не ур-роним! Ур-ра! Не ур-роним!! Ур-ра!! Не ур-роним!!! Ур-ра!!!

Тут поднялся и встал обочь князя патриарх и густым басом возгласил:

— Быть по сему и ныне, и присно, и во веки веков! Ибо сказано в Священном Писании: еще на заре мира сам Бог заключил завет с народом Изваильским!

И тут отставной полусотник Онуфрий Свияга заплакал.

На самой окраине Православно-Коммунистической Коми-Зырянской империи, по долинам и по взгорьям раскинувшейся через непроходимую тайгу и непролазные болота, через необозримые степи и непреодолимые горы, перевалить которые однако же оказалось по силам ее доблестным армиям, ибо недаром в Писании сказано: «Нет крепостей, которые коммунисты не смогли бы взять», — так вот, на самой окраине империи, в трех километрах от подножия Ключевской сопки, приютился в пещере невидимый глазу, даже летчицкому, тайный лагерь партизан из движения «Камчатка для камчадалов».

Народ подобрался головастый, сплошь университетские выпускники, кто Изваильского, кто Томского, кто Магаданского. И дружно ладили они тут водородную бомбу, благо после развала Поднебесной Федерации достать все потребное труда не составляло — были бы деньги. А деньги как раз были, потому как уж слишком напористо теснили имперские войска южные земли с их неоглядными маковыми полями.