Сьюзен Коллинз - Грегор и подземный лабиринт

В зале было очень тихо и спокойно.

— Как здесь красиво! — заметил Грегор.

— Да, — ответила Нерисса, — я очень люблю этот зал и предпочитаю его всем остальным.

Они заняли места за столом.

Слуги принесли тарелки с изысканной едой: крупная рыба, фаршированная овощами, мини-овощи, уложенные в геометрически правильные фигуры, теплый хлеб в виде косички с кусочками фруктов, тонкие, как папиросная бумага, куски жареного мяса и любимое блюдо Живоглота — креветки в сливочном соусе.

— Не думайте, что я всегда так шикую, — улыбнулась Нерисса. — Это все приготовлено в честь коронации. Прошу вас, угощайтесь.

Грегор тут же взял ломоть хлеба, окунул его в сливочный соус и откусил изрядный кусок.

Некоторое время все сосредоточенно ели. Кроме Нериссы, которая, похоже, опять где-то витала.

— Боюсь, я не очень-то хороший собеседник, — сказала она. — Даже в лучшие дни. А сейчас я так подавлена тем, что случилось с кузиной, что вообще не испытываю потребности говорить.

— То же самое можно сказать про всех нас, — печально отозвался Грегор.

Воспоминание о Босоножке сразу лишило его аппетита.

— Да, горе не пощадило никого из присутствующих, — задумчиво произнесла Нерисса.

Это была чистая правда. Путешествие к Лабиринту каждому дало повод для слез и отчаяния. Грегор был рад, что Нерисса почувствовала это, а потому дальше обед продолжался в молчании.

После обеда Нерисса отправила их в больницу. Андромеда и Говард по возвращении не получили медицинской помощи — им даже помыться не позволили.

— Когда же вы вернулись? — спросил их Грегор.

— Часов за двенадцать до тебя. Андромеда выбилась из сил — она ведь почти не отдыхала по дороге. Когда мы приземлились, Марета тут же отправили в больницу, а нас посадили в тюрьму… Но знаю кое-кого из стражей, через них-то я получил информацию о том, что Марет пришел в себя, — ответил Говард.

В больнице всем прежде всего предложили вымыться и переодеться.

Грегор наконец сообразил, что отпугивает людей исходящим от него ужасным запахом. Сам он уже принюхался и совершенно его не замечал.

Он скользнул в горячую воду бассейна — и вдруг почувствовал боль чуть ли не во всем теле: в раненой руке, в ушибленных ребрах, даже в затылке, которым он ударился, когда на него набросился Живоглот. Болели ушибы от ударов камнями и запястья — от связывавшей их веревки… Морщась, он тер себя мочалкой.

Какая удача, что вода в ванной была проточной — иначе после него она стала бы грязно-серого цвета.

Врач обработал раны. Грегор сдержанно отвечал на его расспросы.

Когда врач закончил, оказалось, что остальные его уже ждут.

— Думаю, мы все заслужили отдых, — сказал Говард.

— Разве мы можем себе это позволить? — спросил Грегор.

Никто ему не ответил. Их положение в Регалии оставалось весьма шатким.

Нерисса освободила их, но Грегор почти не сомневался, что остальные считают их виновными. Вот только в чем?..

— У меня здесь есть зал, в котором мы можем разместиться, — сказал Говард. — Он зарезервирован за моей семьей на все времена. В любом случае вместе мы будем чувствовать себя увереннее.

И все отправились вслед за Говардом.

Грегор очень обрадовался его предложению. Ему совсем не хотелось сейчас возвращаться в комнату, которую он совсем недавно делил с Босоножкой.

— А кстати — где твоя семья? — спросил он Говарда.

— Они вернулись на Источник за несколько дней до нашего возвращения. Думаю, что они бы тут же примчались, если бы… если бы меня приговорили к казни, — ответил Говард.

Оказалось, что за семьей Говарда закреплен не один зал, а целые покои — несколько комнат, соединенных между собой.

Но они решили лечь в одной комнате — той, что принадлежала детям.

Говард и Грегор — на соседних кроватях, а Арес и Андромеда расположились между ними.

Летучие мыши заснули почти мгновенно. Говард долго ворочался, но наконец и его дыхание стало ровным и глубоким. А Грегор лежал в постели и мечтал о том, чтобы сон наконец пришел к нему. Но сон не шел. Что теперь будет?

Он полагал, что может отправиться домой. Возможно, довольно скоро. Ему придется встретиться с семьей. И жить без Босоножки. Это было невозможно представить.

Как это — он придет в квартиру, увидит ее постельку, игрушки, ее книжки с картинками…

Грегор вспомнил об одежде Босоножки, которая хранилась в музее. Ему не хотелось оставлять ее здесь — людям, которые чуть его не убили. Он вскочил, взял со стены факел и вышел из комнаты.

Несколько стражей видели, как он шел по коридорам, но никто даже не пытался его остановить. И никто не сказал ему ни слова. У Грегора сложилось ощущение, что они просто пока не знают, как к нему относиться.

Он сам сумел найти музей.

Прямо у дверей лежала стопка вещичек Босоножки. Он взял в руки ее платьице и поднес его к лицу, вдыхая сладкую смесь шампуня, орехового масла и чего-то невообразимо родного и теплого — запах его маленькой сестренки. И тут впервые за все это время на его глаза навернулись слезы.

— Грегор! — окликнул его знакомый голос.

Он сунул платьице в сумку, что взял с собой, и поспешно вытер глаза. Перед ним стоял Викус.

— Привет, Викус, — сказал он. — Что новенького?

— Только что проходило заседание Совета — первое из предстоящих нам многочисленных заседаний, посвященных «Пророчеству Погибели». Я пытался доказать им, что интерпретация пророчества Нериссой — единственно верная, но воспринимались мои слова очень трудно. Это слишком новая мысль — а все новое дается с трудом. Пока в Совете думают и решают, слово Нериссы — закон. Но если они придут к другому выводу — твое пребывание здесь станет смертельно опасным, а потому, думаю, для тебя будет лучше как можно скорее отправиться домой.

— Для меня — да, — ответил Грегор. — Но что будет с остальными?

— Уверен, для Говарда и Андромеды никакой опасности не существует — твои доказательства их невиновности были весьма убедительными, — улыбнулся Викус.

— А Арес? — спросил Грегор.

Викус вздохнул.

— Да, вот с ним все непросто. Большой риск. Но если вдруг его признают виновным — обещаю, я устрою ему побег. Тогда он по крайней мере избежит казни.

Грегор кивнул. Это было больше того, на что он смел надеяться.

— Это все, что ты хотел бы взять с собой? — спросил Викус и обвел рукой полки музея. — Можешь захватить все, что захочешь.

— Мне ничего не нужно — только наши вещи, — ответил Грегор.

— Ну, может, не для тебя, для родителей, — настаивал Викус. — Кстати, как твой отец? Он снова начал преподавать?

— Нет. Он очень болен, — сказал Грегор.

— Чем? — нахмурился Викус.

Грегор с трудом заставил себя рассказать о симптомах болезни отца — это была тема, которую он не любил обсуждать. Викус пытался уточнить кое-какие детали, но безуспешно.