Елена Ленковская - Спасти Кремль

Наполеон с удовольствием ездил верхом. Ни одна прогулка не обходилась без его иронических замечаний по поводу погоды в Москве. «В Москве осень лучше, и даже теплее, чем в Фонтенбло», — не уставал повторять император, выразительно поглядывая на Коленкура, обыкновенно сопровождавшего его в этих поездках.

Коленкур отвечал сдержанным молчанием. Он пережил несколько холодных российских зим, будучи послом в Петербурге, и был не понаслышке знаком с суровым здешним климатом.

— Большим затруднением будет зима, — убеждал Коленкур императора. — Для каждого потребуется тулуп, меховые перчатки, шапка, закрывающая уши, длинные чулки и сапоги, чтобы они не отморозили себе ног. Ничего этого у нас нет. Для лошадей не заготовлены подковы с шипами. Как они потащат артиллерийские орудия? Пока погода ещё хороша, но что будет через две недели или месяц, а может быть, и раньше?

Выслушав всё это, Наполеон спросил его тогда, глядя на Коленкура в упор:

— Значит, вы думаете, что я покину Москву?

— Да, государь.

— Это еще не наверное. Нигде мне не будет лучше, чем в Москве. — И Бонапарт самодовольно вскинул брови.

Наполеон ехал верхом, по обыкновению опустив носки в стременах ниже уровня пяток. К тому же, он сильно сутулился в седле — бывший артиллерист, он так и не научился как следует сидеть на лошади. Впрочем, лошади императора были вышколены на славу.

Наполеон осадил жеребца у самых ворот. Насмешливо улыбаясь, он указал маленькой рукой в белой перчатке на ярко светившее солнце и воскликнул:

— Вот образец ужасной русской зимы, которой господин де Коленкур пугает детей!

Лицо Коленкура осталось непроницаемо спокойным. Эту фразу император произносил каждый божий день — чем не повод для маркиза де Коленкура поупражнять свою выдержку.

Вдруг обер-шталмейстер слегка улыбнулся, и негромко произнёс:

— Кстати, о детях! Вот и он! Эй, Виньон! — крикнул Коленкур, увидев издали маленького лёгкого седока на игреневом коньке.

— Извините, сир, это минутное дело, — обратился он к Наполеону, и развернул свою лошадь к подъезжавшему к воротам всаднику.

— Вы уже вернулись? — спросил обер-шталмейстер мальчишку, ласково улыбаясь. — Ну что, отвезли предписание?

Мальчик пристально, словно впервые, вгляделся в красивое, умное лицо Коленкура и слегка покраснел.

— Да, мсье, — быстро кивнул он, с готовностью, несколько преувеличенной.

— Быстро вы управились. Что чертежи? Они готовы?

Лже-Виньон сокрушённо помотал головой, поскольку никаких чертежей при нём не было, и быть не могло.

— Нет, мсье.

— Досадная задержка. Впрочем, я так и предполагал.

— Это, сир, насчёт той машинки для резки капусты, — объяснил Коленкур, развернувшись к императору. — О ней писал в рапорте полковник Тёлле, командир 21-го пехотного линейного полка.

— Это дивизия Жерара? А что же Даву, ведь это его корпус?

— Да, я узнал об этом от маршала Даву, и решил, что в моём ведомстве такой машинки точно не хватает.

— Ну, хорошо, хорошо. Ваше дело — заботиться о своих починённых, а дело вашего императора — заботиться обо всех вас.

— Разрешите, ваше величество, я отпущу Виньона. До обеда он может быть совершенно свободен, — сказал Коленкур, с улыбкой взглянув на стоявшего поодаль маленького всадника, — а потом, если позволит время, мы закончим нашу учебную шахматную партию.

— Как обер-шталмейстер, вы должны прежде всего учить его верховой езде. А шахматы — игра полководцев. И вообще, не советую отпускать его одного, господин Коленкур. За молодыми людьми в его возрасте нужен глаз да глаз!

Малыш Виньон, он же — Лукерья Раевская, сверкнул глазами.

Герцог Винченский, он же — маркиз де Коленкур, сделал Виньону знак рукой. Благоразумно оставив возражения при себе, лже-Виньон пришпорил коня и послушно устремился вслед за сверкающей на солнце кавалькадой.

Вернувшись с прогулки, Коленкур, нахмурясь, записал в своём дневнике: «Мне кажется, сама природа вступила с русскими в заговор, чтобы обмануть императора».

— Какой-то вы сегодня рассеянный, Виньон, — бросил он робко заглянувшему мальчику, оторвавшись от бумаг. — Идите, обедайте. В шахматы сегодня будете играть не со мной, а с его величеством императором Франции. Как пройти к императору? Не знаете? В самом деле, откуда вам знать…

Внимательно выслушав объяснение, Виньон заявил, что хочет сначала убедиться, что его захромавшего коня осмотрел конюх, и отправился обратно в конюшню.

«Лучше бы он рассказал, куда идти обедать», — уныло думала голодная Луша, труся в сторону конюшни и принюхиваясь, не пахнет ли где кухней.

— Как легко они приняли меня за того мальчика… — размышляла она на ходу. — Сомневаться не приходится. Мы не просто одного роста. Мы с ним похожи, как две капли воды.

Луша остановилась, прижала ладони к щекам.

— Это Руська! Конечно, он! — Девочка зажмурилась и горестно застонала. — Господи, почему я не спустилась к нему в подвал! Надеюсь, этот Фигнер сдержит своё слово и ничего ему не сделает. Он ведь… Ему ведь ничего не стоит убить человека…

Тем временем разгорячённый ездой император переодевался к обеду. Ожидая, когда слуга снимет с него влажную от пота рубашку, он вспомнил сказки о лютых русских холодах, улыбнулся и пропел на мотив одной из старых песенок: «Легко соврать тому, кто прибыл из далеких стран».

Коленкур всё писал, император уже заканчивал обед, а по залитой ярким солнцем мостовой Московского Кремля шагал, звеня шпорами, русский офицер. Как попал этот человек в Кремль, занятый штабом Великой армии, осталось для истории загадкой. Он шёл уверенно, бодрым пружинящим шагом, слегка враскачку, как ходят кавалеристы. Выражение его странного худого лица было нахальным и вдохновенным.

Тут и там сновали неприятельские гвардейцы и штабные. Готовился очередной смотр войск, какие теперь проходили в Кремле едва ли не ежедневно. На русского никто не обращал внимания.

Тогда офицер сам обратил на себя внимание. Жестом гуляки, подзывающего в ресторане официанта, русский вскинул руку и призывно щёлкнул пальцами.

— Эй, дружок, как мне попасть к императору? — крикнул он французику, рысцой пересекавшему площадь.

Разогнавшийся французик притормозил, придерживая сползающий на лоб кивер. Он выглядел совсем ребёнком — невысокий, миловидный, с длинными густыми ресницами и нежным девичьим румянцем на щеках. Мальчик шмыгнул носом и ошарашенно уставился на человека в русской военной форме.

— Ну, что, малый, смотришь? — негромко сказал офицер по-русски и усмехнулся. — Остолбенел, что ли? Русского офицера ни разу не видал, вояка?

Французик стоял столбом.

— Рот закрой, дуралей, ворона залетит!