Валерий Пушной - Свинпет

Приятели тоже подались вперед, с любопытством и изумлением из-за его спины рассматривали внутреннее убранство сарая. Все ошеломило. Определенно, это не Свинпет, но наверняка какая-то его отрыжка. Удивляться не стоило, без магии не обошлось, но хотелось бы знать, чем все закончится.

Ванька в проеме показался последним, остановился, длинный, нескладный, рыжий, с торчащими волосами, прижал меч к грязному, в засохших пятнах волчьей крови, животу. Присмотрелся: на горожанку бабка не походила вовсе, и разговор нормальный, без всяких вывертов. Если бы не метаморфоза с сараем, бабку можно было бы принять за обыкновенную старую чудачку.

Старуха вдруг засуетилась, стрелой вылетела из-за стола, поражая такой стремительностью. Затараторила, грассируя, обволакивая уши приятелей паутиной въедливых слов, а сама прямиком с легкой припрыжкой, от которой длинные полы тонкой цветной одежды раздувались парашютом, устремилась к Малкину. Сразу выделила его изо всех, беспардонно вцепилась в локоть парня и настойчиво потянула к скамье. Ваньку это напрягло, да и остальных — тоже.

Лугатик снова запетушился, требуя подать деда. И вдруг весело раскинул руки и обрадованно замурлыкал, широко раскрывая рот:

— Дед, ну ты мастак, подсунул нам свою бабку! На кой она нам нужна, кадушка старая. — Обернулся к друзьям, показывая на старика и поясняя: — Я же говорил вам, что хозяйничает здесь дед. Вот он, полюбуйтесь, собственной персоной, как огурчик. — И опять старику: — А ты, дед, совсем не мизантроп, живешь без напряга, пригрелся подмышкой у бабки.

Однако приятели не видели перед собой старика, перед их глазами мелькала все та же странная старуха в цветастом одеянии невообразимого покроя, с недоброй плавающей улыбкой на лице.

— Не морочь голову, Лугатик, какой дед? — раздраженно одернула Катюха, воспринимая слова парня как очередную дурашливость; и какого рожна придуривается: сначала врал про деда, теперь бабку называет дедом. Нашел время для веселья. — Кончай дурью маяться, надоела твоя клоунада. Или с головой не все в порядке, как у горожан?

— А это, по-вашему, кто?! — уверенно и напористо давил Лугатик, перед его глазами без всякого сомнения был старик, между тем изумленные глаза приятелей вызвали некоторое колебание, в этой халупе всякое возможно, и Лугатик произнес уже вопросительно: — Это же дед?

— Да иди ты со своим дедом! — как ножом отрезала недовольно Катюха. — Протри глаза, если старуху от старика не отличаешь. Или надень очки с увеличительными стеклами.

Лугатик расширил глаза и стушевался, опустил плечи: около скамьи на самом деле суетливо обхаживала Ваньку Малкина старуха:

— Тьфу ты, и точно — бабка, а мне показалось, что дед. — Но в ту же секунду снова увидал старика, фыркнул, пальнул: — Да какая, к черту, бабка? Ты что, Катюха, мозги пудришь? Не морочь мне голову. Я же не слепой. Разуй глаза, вот он, самый настоящий дед, как огурчик. Слушай, дед, ты мне уже печенку проел. Не валяй дурака.

— Умолкни! — цыкнул Раппопет, окриком затыкая Володьке рот; у Андрюхи в глазах и вовсе раздвоилось: вдруг вместо старухи возникли двое, затем — старик, и тут же снова — старуха, и вновь — двое. И все это стало чередоваться с такой скоростью, что взгляд Андрюхи воспринимал нечто среднее, все слилось, и Раппопет уже не понимал, кого конкретно видел перед собой: — Ты кто, черт подери! — завернул крепкое словцо, разозлившись. — Дед или бабка, или вообще вурдалак какой-то?

Ответа не последовало.

А старуха в это время упорно усаживала Ваньку на скамью, не обращая внимания на возмущенные выкрики Лугатика и Раппопета. Это делалось так настойчиво, что Малкин едва не поддался уговорам. Одной рукой она давила ему на плечо, твердо прижимая к скамье, а другую протянула к мечу, чтобы освободить Ваньку от лишней помехи.

Ванька готов был уже подчиниться и сесть на скамью, мозг затуманился, Малкин начал разжимать пальцы, вцепившиеся в рукоять меча. Но в последнее мгновение глянул на Сашку и вспомнил о ее предупреждении, жестко отстранился от старухи. Резко отступил от скамьи к дверному проему и крепче сцепил пальцы на витом эфесе меча.

Старуха тут же проворно обежала стол и взгромоздилась на странное, похожее на большую лапу лягушки, деревянное возвышение.

На столе в самом центре что-то торчало, укрытое черной тканью. Старуха сорвала ткань, откинула в сторону. Глазам людей предстал прозрачный сверкающий шар на хрустальной, в драгоценной оправе, подставке.

Старуха близко придвинула лицо к шару, и приятели вдруг обнаружили, что вместо нее на возвышении сидело нечто среднее: этакое оно, и ни бабка, и ни дед, не разобрать сразу, в другом невообразимом петушином наряде, въедалось взглядом в сверкание шара и хихикало странным повизгиванием. А затем у людей в глазах зарябило, и это среднее между стариком и старухой неподвижно уставилось на них.

Приятели непроизвольно сомкнулись.

Ладонь Ваньки ощущала приятное тепло рукояти меча. Он чувствовал, что опять-таки угодили в какую-то новую переделку. Видно, сарай не случайно оказался на их пути. И бабка-дед — недоразумение не вдруг. А метаморфозы бабки и деда тоже, возможно, имеют какую-то цель. Знать бы, чего ожидать дальше. Непривычно давило ощущение неопределенности.

Сашка оглянулась на скрип в дверном проеме, тот, как в кривых зеркалах, исполнял сумасшедшую пляску, то вытягивался вертикально, то ложился горизонтально, то извивался змеей. Окружающие предметы внезапно сорвались с места и понеслись с безумной скоростью вокруг людей. В ушах засвистел ветер, ударил в лица, оторвал людей от пола. Сашка не успела вцепиться в Ваньку, но почувствовала, как в нее вцепились пальцы Катюхи.

Людей перевернуло вверх ногами и подбросило, закрутило, отрывая друг от друга. А предметы, наоборот, установились по своим местам. Люди полетели по кругу. Стены сарая широко раздвинулись, потолок взметнулся вверх, существо неопределенного пола куда-то пропало из-за стола.

Неизвестная незримая сила пыталась вырвать из рук Малкина меч. Ваньке было трудно сопротивляться, опоры под ногами не существовало, а нечто невидимое сильно сжимало тело, сковывало движения. И тогда он отчаянно взмахнул мечом, разрубая вокруг себя воздух. Еще и еще, во все стороны. Неожиданно испытал легкость в теле, нажим ослаб и вовсе исчез. В воздухе что-то завыло, захлопало, заухало, удаляясь. Ванька даже повеселел, понимая, что одолел чье-то сопротивление.

Сашка и Катюха держались друг за друга, кружа под потолком.

Раппопет и Лугатик кувыркались, пытаясь за что-нибудь ухватиться, а их носило вокруг светильника, не приближая к стенам, отчего горящие свечи в глазах начинали двоиться, троиться и превращаться в одну огненную полосу. Но поток воздуха, швыряя их, не касался этой полосы, языки огня горели неправдоподобно ровно, почти не колыхались.