Дмитрий Ольченко - Проделки лесовика

— Ты почему сбежал?

— Испугался,— отвечал Петя сквозь слезы.— Это было ужасно, когда акула пошла на тебя...

— Ах, испугался!— язвительно воскликнул Юра, чувствуя, как его захлестывает гнев.— Это мне надо было пугаться, а не тебе! Сидел бы на месте!

Петя ничего не ответил. Слезы продолжали бежать по его щекам, а он не мог их даже вытереть.

— Как это тебя угораздило?— спросил Юра, осматривая тридакну.

Могучие створки раковины сомкнулись намертво. Гигантскому моллюску ничего не стоило совсем отдавить Петьке руку. Подобрав со дна несколько подходящих камней, Юра втиснул их в щель створок по обе стороны Петькиной руки. Надо быстрее что-нибудь придумать. Он старался вогнать каменные клинья поглубже, ударяя по ним другим камнем и надеясь, что хоть немного разожмет эти проклятые створки. А что, если попробовать копьем? Мог пострадать и Петя. Положение казалось безвыходным. Юра с досады несколько раз ударил камнем по замшелой створке, словно взывал к совести спрятавшегося там моллюска. Общаться с ним через логоформ было невозможно: моллюск — существо безмозглое. А раскрыть его створки можно было только силой, но где он, этот силач, способный разорвать мускулы гигантского моллюска!

— Очень больно?— спросил Юра, поглаживая защемленную Петину руку.

— Вначале было больно, теперь не болит. Рука онемела.— Петя перестал плакать. «Что бы дальше ни случилось,— думал он,— а Юрка рядом!»

— Очень сильный моллюск!— заметил старый дельфин, остановившись перед мальчишками.

— Да, очень сильный... Я не знаю, кто может разжать эти створки,— откровенно признался Юра.

— Мы тоже бессильны. Но есть в океане зверь, которому ничего не стоит разорвать их.

— Какой зверь?

— Гигантский кальмар Архитевтис. Однажды я видел, как он схватился с кашалотом и задушил его.

— Где он живет? Не захочет ли он помочь нам?

— Он живет не очень далеко, но там большая глубина... Сможешь ли ты спуститься на такую глубину? Она даже для нас, дельфинов, предельна...

— Нет, большая глубина не по мне.

— Тогда я сам попытаюсь уговорить его,— сказал старый дельфин.— Говорить с ним нелегко, он стар, необщителен... Но попробуем. Если он кое-что вспомнит, то не откажет нам в просьбе... Мы сейчас поплывем к нему, а несколько дельфинов останутся здесь,— в окрестностях рыщут акулы.

Петя с безучастным видом наблюдал за дельфинами. Он не знал, о чем говорил с ними Юра, чувствовал огромную усталость и хотел спать. Тридакна уже не давила с такой силой, как раньше,— мешали каменные клинья. Но и не отпускала! Петя верил, что Юрка придумает что- нибудь. «Он ведь голова!»

— Хочешь спать?— спросил Юра.

Петя кивнул головой.

— Ладно, спи,— сказал Юра, снова берясь за Петину руку. Она у запястья посинела. Это было заметно даже при свете фонаря.

Кальмар Архитевтис жил километрах в семи-восьми от ложбины. Он обосновался в узком гроте среди скальных нагромождений на глубине около ста метров. У него не было врагов. Все боялись его могучих объятий и грозного клюва. Трудная и, надо признаться, случайная победа в схватке с кашалотом принесла Архитевтису славу. Его имя наводило ужас на обитателей океана и вызывало уважение даже у кашалотов, извечных врагов кальмаров. Место, где обитал Архитевтис, кашалоты обходили стороной. Он был злопамятен, этот кальмар, он же спрут, он же кракен, и стоило ему учуять кашалота поблизости, как он багровел от гнева и устремлялся в атаку. Бывало, он нападал даже на подводные лодки и небольшие корабли. Но как ни крепки его мышцы, его щупальца, вооруженные мощными присосками и страшными кривыми когтями, против стальных корпусов и могучих двигателей — они ничто. Ему нелегко было признать, что кто-то может быть сильнее, он был самоуверен и горд, у него было три сердца, а в жилах текла голубая кровь.

Почему же, несмотря на столь грозную славу спрута, вожак дельфиньего стада рискнул обратиться к нему за помощью? Да, Архитевтис грозен и злопамятен, однако помнит он не только зло, но и добро. Еще в пору своей юности, когда он не был так силен, на него напали акулы. Ловкость кальмаров общеизвестна, и от одной-двух акул он, конечно, ушел бы, а вот от стаи уйти не мог. Он пять или шесть раз выбрасывал перед ними чернильные «дубликаты» кальмаров, стремительно менял направления, но акулы не отставали. И пришел бы нашему кальмару конец, если бы не дельфины. Они внезапно налетели на стаю хищниц и рассеяли ее. Акулы бежали, им уже было не до кальмара. C тех пор Архитевтис не трогал дельфинов, а вот акул, как и кашалотов, преследовал с дикой яростью...

На добрую память Архитевтиса и рассчитывали дельфины. Он предпочитал спокойную жизнь, любил уединение, и уж если кто-нибудь мог расшевелить в нем добрые чувства, так только дельфины.

Он согласился, но поставил условие: после того, как он освободит пленника от тридакны, дельфины должны помочь ему добыть на ужин хорошую акулу. Ему ведь придется затратить немало сил, значит, потерю энергии надо восполнить.

— О чем разговор!— ответил дельфин.— Конечно, поможем. Кстати, человек, которого ты освободишь, добудет акулу без особых усилий. Есть у него такое оружие: акула, едва соприкоснувшись с ним, тут же падает бездыханной!

...Вслед за дельфинами из мрака выплыло чудовище, каких еще не видел свет. Не обращая внимания на мальчишек, оно мягко развернулось, раскинуло свои десятиметровые щупальца и улеглось на вершине утеса. Его размеры были столь внушительны, что одни только глаза имели в диаметре сантиметров сорок. Эдакие луны с щелевидными зоркими зрачками. «Ну и ну!»—восхищенно воскликнул Юрка, потрясенный гигантскими размерами спрута, неторопливые движения которого напоминали кадры замедленной киносъемки. У кальмара был синевато-коричневый цвет — свидетельство благодушного настроения.

В этот миг Петя проснулся. Его губы открылись в беззвучном вскрике.

— Не бойся! Его привели дельфины. Он освободит тебя от тридакны.

Спрут тем временем ухватился тремя или четырьмя щупальцами за скалу, а два щупальца, медленно извиваясь, поползли к тридакне. Осторожно, чтобы не задеть Петю, они облепили тридакну с двух сторон. Глаза спрута в свете Юркиного фонаря мерцали спокойно и сосредоточенно. Щупальца словно прилипли к створкам тридакны. Несколько долгих минут они пошевеливались, пристраивались, потом напряглись. Послышался хруст разрываемых мышц. Юрка мгновенно выдернул из щели руку своего бедного приятеля. Спрут разорвал тридакну надвое.

— Если вы не возражаете, я ее тут же съем! — сказал спрут и подтянул тридакну к себе, легко оборвав крепчайшие тяжи, которыми моллюск прирос к скале. Спрут, не мешкая, погрузил огромный коричневый клюв в мясо моллюска и стал похож на бульдога, вылизывающего миску.