Коллин Хоук - В поисках тигра

– А тебе не мешает такое обостренное обоняние?

– Нет. Я уже давно научился отключать его, когда не нужно, и использовать только тогда, когда хочу что-нибудь учуять. Это как со слухом. Если я сосредоточусь, то могу услышать, как разные мелкие существа копошатся под землей, но большую часть времени я не обращаю на это никакого внимания.

Мы дошли до Двойного водопада, и Рен повел меня вверх, к поросшей мхом скале, служившей смотровой площадкой. Я так замерзла, что начала дрожать даже в куртке и перчатках. Рен быстро сбросил свое пальто и накинул мне на плечи. Потом он прижал меня к себе и крепко обнял. Шелковистые пряди его волос защекотали мое лицо, когда он прижался лбом к моей щеке.

– Это место почти такое же красивое, как ты, моя прийя . И здесь можно не бояться колючих деревьев, норовящих впиться в кожу, или охотящихся за нами капп.

Я повернула голову и поцеловала его в щеку.

– И все-таки в Кишкиндхе было кое-что, о чем я до сих пор скучаю.

– Правда? И что же? Постой, дай я угадаю. Наверное, ты скучаешь по ссорам со мной!

– Не спорю, ссориться с тобой очень здорово, хотя дружить гораздо лучше. Но скучаю я все-таки не по этому. Я скучаю по тому, что там ты всегда был человеком. Не пойми меня неправильно, Рен! Я люблю твою тигриную сущность, но мне бы очень хотелось, чтобы у нас были нормальные отношения.

Он вздохнул и обнял меня за талию.

– Я не знаю, будут ли у нас когда-нибудь нормальные отношения, Келси. – Он долго молчал, потом признался: – Мне очень нравится быть человеком, но во мне до сих пор живет тигр, тоскующей по вольной жизни в джунглям.

– Представляю себе лицо паркового егеря, когда туристы расскажут ему, что видели белого тигра, скачущего среди елок!

В течение следующих недель наша новая жизнь вошла в русло. По молчаливому согласию мы решили отказаться от занятий ушу, и мне пришлось целых полчаса провисеть на телефоне, утешая несчастную Дженифер и уговаривая ее продолжать ходить на тренировки без меня.

Рен хотел все время быть рядом со мной, даже в образе тигра. Он любил валяться у меня на ногах, когда я сидела на полу и занималась.

По вечерам он играл на своей мандолине или осваивал недавно купленную гитару. Иногда он пел для меня. У Рена был негромкий, но глубокий голос с теплым мелодичным резонансом. Когда он пел, его акцент делался более заметным, оказывая на меня гипнотическое воздействие. Его голос, и без того достаточно проникновенный, ввергал меня в транс, стоило ему запеть. Рен часто отпускал шуточки о хищнике, смягчившем сердце суровой девы своим пением.

Иногда я просто сидела, держа голову Рена на своих коленях, и смотрела, как он спит. Я гладила его белую шерсть, чувствовала, как вздымается и опадает его грудь. Тигриная сущность была частью Рена, и я давно привыкла к ней. Но с тех пор как я наконец открыла свое сердце для любви, меня терзало постоянное желание быть с ним .

Я была в отчаянии. Мне хотелось делить с ним каждое мгновение жизни. Я хотела слушать его голос, чувствовать его ладонь в своей, лежать щекой на его груди, когда он читает мне. Мы были вместе – и в то же время не совсем. Большую часть своих человеческих часов Рен проводил в университете, и нам оставалось совсем мало времени на развитие наших отношений. А я изнывала от тоски по нему. Мне его не хватало. Я могла говорить с ним, но он не мог мне отвечать. Поэтому я быстро стала великим специалистом по тигриной мимике.

Каждую ночь я сворачивалась на полу рядом с ним, и каждую ночь он поднимал меня и перекладывал на постель после того, как я засыпала. Мы вместе делали домашние задания, смотрели кино, закончили «Отелло» и перешли к «Гамлету».

Мы поддерживали постоянную связь с мистером Кадамом. Когда я подходила к телефону, мистер Кадам расспрашивал меня об университете, рассказывал новости о Нилиме и просил не расстраиваться из-за того, что мое исследование не принесло никаких результатов. Он также неизменно проявлял вежливый интерес с моей приемной семье, однако затем просил подозвать к телефону Рена.

Я не пыталась подслушивать их разговоры, но мне было ясно, что происходит нечто серьезное, поскольку они всегда беседовали очень тихо, порой переходя на хинди. Несколько раз я слышала странные названия – Иггдрасиль, Пуп Земли и Гора Ноя. Разумеется, я спрашивала Рена, о чем они говорили, но он каждый раз улыбался и отвечал, что мне совершенно не о чем беспокоиться, ибо речь шла исключительно о деловых вопросах, либо это вообще была телеконференция с партнерами, говорящими на хинди. Я не забыла о таинственном письме мистера Кадама по поводу каких-то документов и подозревала, что Рен лукавит, однако он держался так беспечно и был так неподдельно счастлив со мной, что я каждый раз забывала о своих тревогах, по крайней мере до следующего звонка.

Рен взял обыкновение писать мне небольшие стихотворения и записки, которые прятал в мою сумку, чтобы я находила их в университете во время занятий. Порой это были отрывки из стихотворений знаменитых поэтов, а иногда его собственные сочинения. Я наклеивала их в свой дневник, а два самых любимых даже переписала, чтобы все время носить с собой.

Чтение его сокровенных чувств и мыслей отчасти искупало краткость нашего не-тигриного времени. Не вполне. Но отчасти.

Однажды после семинара по истории искусств Рен неожиданно встретил меня возле аудитории.

– Как ты узнал, где у меня занятия?

– Встал пораньше и выследил тебя. Это так же просто, как рецепт персикового пирога со взбитыми сливками, который ты обещала испечь для меня.

– Да помню я, помню, – рассмеялась я, и мы вместе отправились в языковую лабораторию, чтобы вернуть давным-давно взятый видеоурок.

За столом в лаборатории восседал Арти.

– Привет, Арти! Я зашла вернуть видео.

Он сдвинул очки на переносицу.

– Ах, да, конечно. А я-то думал, куда запропастился этот урок. Ты просрочила сдачу.

– Да. Прости.

Арти поставил кассету в ячейку, которая, наверное, уже много недель медленно сводила его с ума своей зияющей пустотой.

– Я рад, что тебе хватило порядочности вернуть взятый материал, пусть и с чудовищным опозданием.