Евгений Велтистов - Победитель невозможного. Повести

— А что будет с Рэсси? — перебивая Электроника, спросил нетерпеливый Макар.

Электроник ответил, стуча мелом:

— Он продемонстрирует свою систему управления животными. Рэсси приглашают на службу директора двух заповедников.

— Ого! — Макар победно взмахнул тяжелым кулаком. — Честное слово, очень хочется влезть в его шкуру!

— Даже мне трудно вообразить будущие приключения Рэсси, — хрипло подтвердил Электроник.

Учитель и профессор переглянулись. А программисты засмеялись, на минуту оторвавшись от тетрадей.

Таратар нагнулся к Громову, вполголоса сказал:

— Воображение… Удивительно! Так в чем же тогда заключается отличие?… — И не закончил вопроса.

— Признаюсь, я совсем забыл, что Электронику необходимо воображение, — шепотом подхватил профессор. — Спасибо, что напомнили. Вероятно, главное отличие человека от машины — умение задавать вопросы, на которые никто не может ответить…

Электроник, не дописав уравнения, повернулся к профессору.

— Вы сказали, — прозвучал резкий скрипучий голос, — я смогу задавать неразрешимые вопросы? О не открытых еще законах?

И Электроник, повторив на свой лад слова профессора, слишком поздно понял, что поставил себе неразрешимый вопрос.

Чтобы не впасть в бессмыслицу, отвлечься от мучительных рассуждений, он задергался, заплясал у доски, напевая модный ритм:

— Э-э-э, бали-бали… э-э-э, бали-лей…

От удивления Таратар засопел, будто носорог. За всю педагогическую практику учитель впервые видел, чтоб у доски танцевали.

— Ты на уроке! — грозно напомнил учитель, обрывая жестами смешки класса.

А Громов с нескрываемым любопытством смотрел на своего приплясывающего ученика.

— Э-э-э…

— Ты сам придумал музыкальный предохранитель от неразрешимых вопросов? — спросил профессор.

Электроник кивнул, содрогаясь всем телом.

— Не самый лучший. После урока мы побеседуем с тобой об искусстве, о силе воли, наконец, о воображении.

Электроник сразу затих, удивленный тем, как легко можно найти выход из мучительного положения.

— Извините, — сказал он. — Я, вероятно, плохо применяю вторую теорему Геделя. Если разрешите, я продолжу объяснения.

Электронный мальчик, бросив взгляд на невозмутимого Рэсси, стал писать уравнения, «изобретенные» его четвероногим другом.

А Сергей Сыроежкин, поглядывая то на старательно пишущего Электроника, то на спокойного Рэсси, думал:

«Удивительная это личность — Рэсси. Он еще попутешествует по миру. Покажет свое таинственное «И так далее».

— Алло, Командор! Не знал, что ты повелитель не одних подлодок-китов, но и глубинных собак. Слышал, как ты отличился, как вернул профессору Громову его Рэсси. Молодчина, Командор! Прием.

— Уже разведал, Аст? На такой недосягаемой высоте… Прием…

— На высоте — точно, в пустоте — верно, и все же над нашей Землей. Мне тут известны все секреты… Кстати, Командор, хочу с тобой посоветоваться. Ребята на Юпитере видели недавно в океане животное вроде нашего кита. Переливает всеми цветами, как океан этой планеты, резвится в волнах и плавает так, что поймать его невозможно. Может, подсказать глубинникам: пусть попросят Громова одолжить Рэсси? Как он — справится? Прием.

— Справится, Астронавт, клянусь океанами Земли. Прием.

— Слово Командора — верное поручительство. Я сразу понял, что моя дочь, когда подрастет, увидит живого кита Юпитера. Прием.

— Увидит, Аст, непременно увидит. Но прежде ты покажи ей пятнистую жирафу. А то она не поверит ни одной картинке. Договорились, Аст? Отбой!..

Дом проснулся на рассвете. В легком утреннем тумане он было похож на спящее чудовище. Высоко над землей засветилось розовое окно и погасло — словно моргнул осторожный глаз, наблюдая, какое выдалось весеннее утро. Приятный легкий морозец, серебристый иней на деревьях, неожиданно мягкий воздух.

Молнии огней пробежали внутри дома. Огни все множились, образуя причудливые узоры, и вот уже весь дом опоясался цепью электрических сигналов. Дом ожил, глубоко вздохнул, загудел лифтами — еле слышно, про себя, чтобы не заглушить первую капель с крыши. Весна!..

Открылось окно в вышине, и чей-то звонкий голос прервал спокойствие утра:

— Э-эй!.. Слушайте все!.. Я — гений!

Улица насторожилась от такого нескромного признания. Пропала капель.

А голос упрямо повторял:

— Гений! Гений!

Пискливо отозвалось еще одно окно:

— Гений — это я!.. Ура! Я открыл вечную истину…

Громыхнула балконная дверь, и мальчишеский басок прогудел:

— Че-пу-ха! Я самый сильный в мире…

Кем был этот самый сильный в мире, помешал дослушать ветер. Он налетел неожиданно, прозвенел сосульками, смешал и унес с собой слова. Легкий солнечный свет позолотил стены, туман рассеялся. Дом неторопливо гасил ненужные огни и выглядел обычным домом, построенным по всем правилам теоремы Пифагора.

Вышла из подъезда школьница с тяжелым портфелем и, оглядев пустынную улицу, скорчила дому рожицу:

— Первое апреля — никому не верю! — И убежала, хрустя льдышками.

Учитель математики Таратар отлично знал, какой сегодня день. По дороге в школу он вспомнил эпизод из своей школьной жизни. Полвека назад Семен Таратар написал на доске очень длинное уравнение. Когда учитель, решая уравнение, начертил график, класс засмеялся: на доске четко обозначилась фигура крокодила. Учитель, которого ребята называли Крокодилом Крокодиловичем, внимательно посмотрел на юного математика и сказал: «Я не обижаюсь. Это остроумное уравнение достойно пятерки с плюсом». Автор «уравнения Крокодила» чувствовал себя неловко…

Теперь он сам Таратар Таратарыч — так зовут его между собой ребята. Куча хитроумных уравнений потребуется, чтоб обрисовать его грузноватую фигуру, набитый книгами потрепанный портфель, очки от близорукости. Каждый год Таратар к первому апреля дает свободные задания каждому классу: доказывайте что хотите… А своему любимому восьмому «Б» сказал: «Попробуйте решить известные, но не решенные до сих пор задачи…» Он знает: тут же, на переменке, его математики начнут атаковать Великую теорему Ферма, не доказанную уже более трехсот лет. Теорему они, конечно, не решат, но зато по-новому увидят многие истины… — «Я покажу вам Таратара Таратарыча! — думал с улыбкой учитель, припоминая лица своих учеников. — Вот поставлю всем пятерки с плюсом, а потом объявлю, что это была шутка…»