Дмитрий Емец - Глоток огня

Даня шел и думал. Невесть откуда взявшиеся пчелы шевелились у него под курткой, причем шевелились удивительно синхронно, хотя, по идее, куртка должна была мешать им видеть друг друга. Изредка Дане это надоедало. Он начинал чесаться и бить себя по куртке ладонью, требуя у пчел перестать по нему ползать.

– Чего чухаешься? Блохи заедают? – флегматично спросил у него пенсионер, гулявший с собакой.

Даня негодующе подпрыгнул и, перешагнув заборчик, через который любому другому пришлось бы перелезать, проследовал дальше. Он тек по городу, точно по кровеносным сосудам, перемещаясь из узких сосудиков в основные артерии.

Узкий проулочек вливался в улицу пошире, а та совсем уже в широкую и важную улищу. Даня не дошел еще до важной «улищи», когда рядом остановилась машина. Это был невообразимый рыдван алого цвета. Низкий, хищный, спортивный, двухдверный. На капоте – пятна ржавчины. К тому же рыдван одноглазый – вторая фара у него была разбита.

– Гуляем? Садись, подкину! – крикнул кто-то.

В окно машины высунулась голова. Крепкая, с небритыми колючими щеками. Волосы светлые, жесткие, как щетина на зубной щетке. Бровки тоже светлые, щеточками. Мясистые уши торчат. Массивный круглый подбородок, напоминающий проклюнувшуюся не на месте пятку, и неожиданный задиристый нос.

Прямо из машины Дане протянули руку. Точнее было бы сказать – лапу. Лапа эта была как клешня у краба. Боцманская такая лапень. Пальцы невероятно короткие, но, кажется, ржавые гайки могут откручивать.

Даня находился в такой растерянности, что состыковать лицо, рыдван и клешню сумел не сразу. Лишь увидев втиснувшиеся в пальцы голубоватые буквы «кулак», он все мгновенно понял и вышел из своего тумана.

– Кузепыч! – воскликнул он пораженно.

– Угу, он самый, – сказал Кузепыч. – Садись давай! А то тут останавливаться нельзя!

Даня не стал отказываться. Он обошел рыдван с противоположной стороны, открыл невероятно тяжелую дверь и плюхнулся на сиденье.

– Никогда с вами здесь не ездил! – сказал Даня.

– Я сам, грустный пень, с собой тут редко ездил… Стоит, понимаешь, в сарае под брезентом, и все дела, – признал Кузепыч и, точно извиняясь, погладил рыдван по рулю. – Старый, конечно, зато мощь какая! Двигатель четыре литра! Четыре! Как по газу вдарил – ни один берсерк не догонит… Ну если не заглохнет.

За его спиной кто-то завозился. Даня обернулся и увидел чью-то спину. На тесном заднем сиденье, подогнув колени к груди, спал человек.

– Кто это? – спросил Даня с тревогой.

– Да Витяра же! – сказал Кузепыч с досадой. – Мне его, ясельный пень, дали тебя уговаривать. На усиление меня как бы. А он, елки зеленые, взял и задрых!

– Уговаривать меня на что? – спросил Даня тревожно.

Кузепыч не ответил. Он выезжал с улицы на серьезную улищу. Оказавшись на улище, он понесся и метров через семьсот засел в пробке на пересечении улищи с важным проспектом. Когда-то Афанасий рассказывал Дане, будто Кузепыч никогда не добирается в одно и то же место одной дорогой. Он любит искать новые. Поэтому порой выходит, что пешком идти двадцать минут, а Кузепыч на машине добирается два с половиной часа через какое-нибудь Щелково.

Оказавшись в пробке, Кузепыч откинулся на спинку сиденья и вытер красное лицо платком. Потом в тот же платок и высморкался, причем с такой энергией, что платок аж раздувало от его дыхательных сил.

– Короче, тебе надо возвращаться в ШНыр! Прямо сейчас, – пропыхтел наконец Кузепыч. – Как тебя уговорить, я не знаю. Поэтому или сам уговаривайся, или этого вот буди!.. Эй ты, подъем!

И он мотнул головой, указывая подбородком на спину Витяры.

– Не надо, – сказал Даня.

– Вот и я о том же, что не надо!.. Да чего ж этот тормоз встал! Проезжай давай! – крикнул Кузепыч и загудел, требуя у водителя впереди стоящей машины провалиться под асфальт. Тот в ответ тоже стал сигналить, объясняя, что под асфальт проваливаться отказывается.

– Как же я вернусь в ШНыр? Я же закладку взял? – спросил Даня испуганно.

– А я уж не знаю, как ты вернешься. А только велено́ нам, чтобы тебя вернуть! – строго произнес Кузепыч. «ВеленО» он ударил на последний слог, и это вышло невероятно убедительно.

– А закладка? – опять спросил Даня.

Кузепыч засопел:

– Пчела ж к тебе прилетала?

– Да, – испуганно подтвердил Даня.

– Ну так чего ж тогда? Если пчела прилетала, то, ясельный пень, проход в ШНыр для тебя милости просим. Вот те и вся музы́ка! А если еще какие-нибудь уговоры нужны, то буди «от-ты-дусю»!

И Кузепыч опять стал порываться толкать Витяру в спину. Даня удержал его за руку.

– Не надо! – всполошился он. – Жалко!

– Жалко? – переспросил Кузепыч. – Жалко знаешь у кого бывает?..

И он расхохотался, причем так, что лбом уперся в гудок. Видимо, ему показалось невероятно смешным, что жалко бывает у пчелки и к Дане тоже прилетела пчела. И вообще куда ни посмотри и чего ни скажи – всюду одни пчелы.

– Хорошо, – покорно согласился Даня. – Я поеду в ШНыр. Но у меня теперь вообще-то, если вас не смущает, две пчелы!

– Ну че тебе сказать по этому поводу? Поздравляю. У кого-то и одной нет, а у тебя, ясельный пень, две! – отозвался Кузепыч.

– А вещи? – Даня сообразил, что с каждой секундой уезжает все дальше от своего дома, а возвращаться Кузепыч явно не собирается.

– Вещи потом возьмешь. А то вон за мной ведьмарики пристроились! Ту машину видишь?

Даня пугливо обернулся:

– Красную?

– Нет. За ней которая. Желтоватая такая, невзрачная… Давно уже за нами тащится… Да только далеко не утащится! – с предвкушением произнес Кузепыч и, воспользовавшись тем, что они выехали на проспект, так вдавил газ, что Даня едва не влип спиной в сиденье.

Желтоватая машина сразу отстала.

– Вот! – хмыкнул Кузепыч. – И я о том же! Только как бы нам опять в пробке не залипнуть… Достань-ка на всякий случай шнеппер! В бардачке там!

Даня дернул ручку на себя, попутно осознав, от какого слова бардачок именуется бардачком. На колени ему хлынула целая вселенная предметов, среди которых были здоровенные садовые ножницы, две-три окаменевшие булки со следами зубов, охотничий нож без ножен и шнеппер. Когда Даня доставал шнеппер, в недрах бардачка запиликал телефон.

Даня даже вздрогнул от смешного пиликанья этого телефона. Мобильник у Кузепыча был древний, примерно как машина. В любом салоне связи стали бы тихо хихикать, если бы у них попросили подыскать к нему, допустим, зарядку. Но одного у телефона нельзя было отнять: он был настолько громким, что Даня слышал в трубке голос Кавалерии едва ли не сквозь голову самого водителя.

– Алоу! – басом рыкнул Кузепыч, тыкнув пальцем стершуюся кнопку.

– Даню нашли?