Лев Успенский - КУПИП

— Отнюдь, дорогая гражданка мама, отнюдь, — послышалось из коридора. — Отнюдь! Ни в коем разе. Ничего подобного. Наоборот, мы в нее влетели. Койкин, я бы удержался, если бы ты меня не толкнул! Надо быть осторожнее…

— Ну вот, Баберище, — мгновенно взъерепенился капитан. — Опять я виноват! Да это наоборот, я за тобой вдогонку бросился. Я думал, ты бежишь к рулям, на корму…

— Зачем преувеличиваешь, Койкин? — ворчливо отозвался Бабер. — Или, если хочешь, для чего ты преуменьшаешь? Если ты бежал за мной, почему же ты бежал на четвереньках? Ты просто упал… раскатился… не удержался на ногах…

— Я? Я не удержался? Опять — двадцать пять! Койкин не удержался на ногах во время бури? Капитан Койкин? На этом несчастном пузыре? Да у нас на «Святом Фоме Кемпийском» мы вальс в такую погоду на палубе танцовали! Просто я увидел, как ты куда-то шмыгнул собачкой. Ну я и решил, что так и надо. Думаю, а может быть — это самый научный способ? Стал тоже на все четыре и побежал за тобой.

Маме, однако, надоели эти пререкания.

— Довольно спорить, капитан! — строго сказала она. — Прикуси язычок!

— Есть прикусить язычок, товарищ заместитель председателя! — четко ответил старый служака. — Что прикажешь, уважаемая товарищ мамочка?

— Я спрашиваю, прекратилась буря или нет? Детей можно спать укладывать? Что, они до утра сидеть будут? И ничего смешного тут нет.

Профессор Бабер в этот миг показался в салоне. Он шел, потирая бока и прочищая тряпочкой одну за другой все три пары очков. Войдя в кают-компанию, он сел на стул прямо под барометром.

— Неслыханно! — сказал он. — Давление 700 миллиметров. Нам необычно, удивительно, чрезмерно повезло! Тайфун исключительной силы! Что вы, досточтимая мама! Он, конечно, не прекратился. Разумеется, нет. Склонен думать — он усиливается. Полагаю, скорость наша сейчас равна примерно двумстам километрам в час. Это — редкая удача. Великолепный удел! Восхитительный жребий!

Мама, сделавшаяся на борту «Купипа-01» уже неплохим навигатором, подбежала к настенному указателю скорости. Тотчас лицо ее выразило крайнее недоумение: стрелка прибора стояла на минус 60 километрах.

— Бабер! — закричала мама в испуге. — Что это? Мы задним ходом летим? Почему? Куда?

Но Бабер уже разглаживал свою несколько всклокоченную в предыдущей суматохе бороду.

— Ничего подобного, дорогая мама! — совсем спокойно сказал он. — Ничего даже приблизительно похожего! Тоже — как раз наоборот! Я утверждаю, что мы несемся вперед, и притом с огромной быстротой. Несемся вперед, разумеется, относительно земли, превосходная наша мама! Это не значит, что относительно некоторых, особо быстрых струй воздуха, тех, которые обгоняют нас, мы не движемся назад. Да, да, не значит. Вполне возможно, что это именно так…

— Относительно земли! Относительно воздуха! Относительно воды! — рассвирепела мама. — Вы мне скажите прямо, профессор, относительно самих-то себя мы что делаем?

— Относительно самих себя, совершенно почтенная наша мама, — с полной невозмутимостью ответствовал профессор Бабер, забрав в кулак свою бороду и покусывая ее кончик, — относительно самих себя мы, несомненно, пребываем в полнейшей неподвижности. Заметьте, дорогая мама, что я отвечаю на ваш несколько ненаучно поставленный вопрос только по дружбе к вам. Да, только по дружбе.

Мама открыла рот, чтобы продолжить спор, но вдруг остановилась.

— В неподвижности? — радостно переспросила она. — Значит, ребят можно спать укладывать?

— Можно, дорогая мама. Можно! Допустимо! Вполне мыслимо! Законам физики, механики и метеорологии это отнюдь не противоречит. Пусть члены Купипа идут спать!

Прошло пять минут. Все члены Купипа, заняв горизонтальное положение на дирижабельных койках, но продолжая передвигаться в пространстве с несколькими различными скоростями сразу (смотря по тому, относительно чего эти скорости определялись), сопели и храпели, как говорится в художественной литературе, во все носовые завертки.

Через два часа начало светать. Потом наступил день. Он был мрачным, облачным и туманным. Профессор Бабер, расстегнув воротник своего костюма, дремал в кресле. Ребята спали в каютах. Мама и капитан Койкин не спали. Их интересовал важный вопрос: куда летит дирижабль? Что он летел, и очень быстро, в этом не было больше никаких сомнений: островки, рифы, какие-то суденышки так и мелькали под ним в прорывах облаков. Но вот куда он летел, оставалось неясным.

Койкин неистово метался от карты к окну, от окна к карте. Он озадаченно вглядывался в косматые, неимоверной величины хребты волн, бушевавших под ними.

— Вот заметь, мама! — многозначительно говорил он. — Вот суди сама, легко ли моряком быть? Легко ли по такому морю плавать? А ты еще говоришь?!

— Да брось ты, Койкин, — с сомнением отвечала мама, — ведь ты не по этому океану плавал!

— Вот именно, мамочка, не по этому плавал. Это какой океан? Тьфу! — вот что это за океан. Его недаром и называют-то «Тихим». Я по другим морям плавал. Меня в других водах держали. Вон, возьми для примера Ладожское озеро. Уж его, брат мама, никто «тихим» не назовет. Ни-ни! Ничего подобного. А я по нему плавал! Стой, мама! Смотри — солнце! Солнце по носу! Времени-то сейчас сколько? Ого, уже полдень. В полдень — солнце по носу судна. Значит, мама, летим мы с тобой прямо на юг. Прямо на южный полюс! Ну вот, так я и знал…

То, что маме и Койкину удалось произвести столь удачное наблюдение, было, конечно, простой случайностью. Почти тотчас же дирижабль снова окутали облака, стало опять темно, и земля надолго исчезла из глаз путешественников. Возможно, что в командирской рубке производились в это время какие-либо другие наблюдения, были получены иные результаты, но членам Купипа это осталось неизвестным. Вот почему в своих дальнейших домыслах относительно местонахождения дирижабля они основывались только на этом самом койкинском расчете. Поэтому, когда хитроумные и достопочтенные члены Купипа проснулись, они узнали только одно: дирижабль, увлекаемый тайфуном, несся опять-таки в неизвестном, но, в общем, в южном направлении.

Только по возвращении экспедиции Купипа в Ленинград и после опубликования подробных путевых записок, ведомых главным образом пером Николая Андреевича Устрицына, станет известным, что происходило на дирижабле, пока его уносил с островов Устрицына сверхмощный циклон 1–5 января 1938 года. Пока мы должны основываться только на отрывочных сведениях, переданных нам отважными путешественниками по радио.

Вот почему мы сейчас не можем ничего рассказать о том, как ветром поломало вертикальный руль цельноалюминиевого судна и как мама с Люсей, на двухкилометровой высоте, добравшись по стабилизатору до этого руля, обшили его временным чехлом из брезентовых палаток. Мама шила прямым стежком, а Люся через край. Капитану Койкину они по веревочке передавали иголки для вдевания ниток, и все вышло хорошо.