Дэвид Алмонд - Глина

— К чему стремился? — говорит участковый Граунд. — Что такого он видел в мире, что заставило его сбежать из Феллинга, от заботливой мисс Дунан?

Сержант ждет, глаза распахнул, карандаш наготове.

Я на него таращусь. Подыскиваю слова.

— Знаю, сынок, — сказал сержант. — Вопрос трудный.

— Каждый человек — загадка, — добавил участковый Граунд.

— Даже тайна, — подхватил сержант. — В нашей работе это быстро понимаешь. Верно, участковый?

— Верно, — кивнул участковый Граунд.

— Вот именно, — сказал сержант. — Придется нам разобраться со всеми этими бредовыми слухами, которые тут про него ходили.

— Угу, — подтвердил участковый Граунд. — Настоящие легенды. — Он наклонился ко мне, лоб наморщил. — Скажи-ка, сынок, — говорит, — ты за ним никогда не замечал ничего странного?

— Странного?

— Ты ничего не видел…

Смотрю — у них в глазах ожидание, в руках карандаши. Как рассказать им про всю эту странность? Как такое запишешь в блокнот?

— Я ничего не видел, — говорю. — Стивен Роуз был обычным пацаном, как и я. Как и мы все.

Сержант Фокс это записал.

— Ничего в нем не было особенного, — сказал я. — Просто папа у него умер, маму забрали в психушку, а его одного отправили в Феллинг, и он тут не прижился. Вот и все.

— В корень глядишь, сынок, — говорит сержант.

— Он лепил здорово, — добавил я. — Делал статуэтки. Просто замечательные. На вид как живые.

— Живые? — говорит сержант Фокс. — Что, и правда?

— Угу, — говорю. — У него талант.

— Только в жизни у него все было кувырком, да и в голове тоже, — вставила мама.

— Талант с кувырком в голове, — сказал сержант Фокс, записывая. — Это мне нравится. — Поставил жирную точку, покачал головой, на нас посмотрел. — Да минует всех нас чаша сия, верно?

Мы проводили их до дверей. Они говорят — вы не волнуйтесь. Говорят, отыщем мы вашего Стивена и вернем домой.

В следующую субботу я пошел на похороны Черепа. Стою на кладбище под деревьями, смотрю со стороны. Вокруг еще кое-кто из Феллинга. Гостей привезли на «форде-зефире» и микроавтобусе «транзит». Мама его стоит, плачет в ладони. Тут же несколько здоровущих родственников в черном, викарий бубнит те же слова, что и отец О’Махони. Гроб Черепа опустили в могилу, возле которой недавно стояли мы с Комом. Гроб скрылся из виду, потом сверху полетели земля, вода и цветы. Я попытался помолиться за Черепа и тут увидел рядом Джорди.

— Как думаешь, он нас видит? — спрашивает.

— Кто?

— Ну, Череп. С того света.

Я покачал головой, огляделся — не смотрит ли на нас Стивен Роуз из тени или из-за кладбищенских ворот.

— Даже если и видит, — говорю, — ничего он нам теперь не сделает.

— А вдруг возьмет и явится? — говорит Джорди.

Смотрим на скорбящих. Вдруг страшно сделалось, мы примолкли.

— Может, призрак Черепа будет здесь теперь шляться, — говорит Джорди. — И ночью при свете луны дети будут видеть в Саду Брэддока этакую здоровущую свирепую хрень. — Он попробовал засмеяться. — Вот уж я их попугаю, если они туда заберутся.

Скорбящие разошлись. Викарий помог миссис Черрис дойти до машины. Меня перетряхнуло. Представил, что я лежу в земле, тихо и недвижно, а мои родные уходят прочь.

— Стивен Роуз так и не появился? — спрашивает Джорди.

Качаю головой.

— Туда ему и дорога, верно? — говорит Джорди. — Чудик паршивый.

— Угу.

Видим, между деревьями к нам идут Штырь и Скиннер.

— Привет, парни, говорит Джорди.

— Как жизнь? — спросил Штырь.

— Не повезло бедолаге, да? — Скиннер кивком показал на могилу.

— Угу, — протянули мы все хором.

В глаза друг другу не смотрим. Боимся облечь в слова свой страх.

— Не такой уж он был плохой, — говорит Скиннер.

— Угу, — опять хором.

— Да уж, — говорит Джорди, — очень, между прочим, был приличный молодой человек.

Мы все сглотнули смешок.

— Нам будет сильно его не хватать, — говорит Штырь.

Тут нам всем полегчало.

— Мириться будем? — спросил Скиннер.

— Да, — сказал Джорди.

— Дело, — сказал Штырь.

Они все пожали друг другу руки. И я тоже.

— С прошлым покончено, — сказал Скиннер. — Больше никаких драк.

— Вот именно, вонючки из Пелау, — сказал Джорди.

— А вы католические падлы из Феллинга, — сказал Штырь.

Тут мы сделали вид, что сейчас бросимся и начнем мутузить друг друга, но вместо этого только хихикнули.

— Я пошел к своим друзьям в «Ветреный уголок», — сказал Джорди. — Может, подкараулим каких спрингвеллерских. Вы как, со мной?

— Да, — согласились Штырь и Скиннер.

И все на меня смотрят.

— Не, — говорю. Пожал плечами. — Не могу.

Они в последний раз глянули на могилу и зашагали прочь. Вскоре и я пошел следом. И все думал о мертвецах у себя под ногами, пока не дошел до ворот и не увидел там Марию. Дальше мы пошли вместе. Она опять повторила, что ей я могу рассказать все, что угодно, но я ответил, что не знаю, с чего начать и как сделать, чтобы она мне поверила. Мы прогуляли весь день. Целовались под деревьями в парке Святой Холм, и, пока целовались, я начал забывать про Стивена Роуза и Черепа. Я как бы стал понемножечку исчезать, но тут сторож мистер Пью заорал на нас: «Эй, вы, там! А ну, валите отсюда, чтоб вам пусто было!» И мы пошли, держась за руки, и Мария казалась мне хранителем, посланным ради того, чтобы я не упал еще глубже во тьму.

К вечеру я сказал, что хочу исповедаться. Мы пошли в церковь. Я встал на колени в темной исповедальне. Вижу через решетку лицо отца О’Махони. Попытался изменить голос.

— Благословите меня, святой отец, — говорю, — ибо я грешен.

Он ждет. Я молчу.

— Продолжай, сын мой, — говорит. — В чем ты хочешь покаяться?

Я представил себе слова, которые сейчас прозвучат: «Я похитил тело и кровь Христову, убил собаку, создал истукана, истукан помог убить Чарли Черепа, я помог убить истукана. Я лгал родителям и скрывал улики от полиции. Я…»

— Ну? — торопит он, а слова у меня все не идут.

Смотрим друг на друга через решетку.

— Это ты, Дейви, — говорит священник.

— Да, святой отец.

— Полагаю, на сей раз ты не просто обзывал людей рыборожими.

— Да, но вы, святой отец, мне не поверите.

— Я тут чего только не слышал. Мне ты можешь сказать все. Я лишь проводник твоих слов. А говоришь ты с Богом.

— Я не знаю, существует ли Бог, святой отец.

— Ха!

— Мне кажется, что когда-то Бог, наверное, и существовал, но потом мы Его достали, и Он нас бросил.

— Вижу, у тебя начался переходный период. Только здесь не место для таких дискуссий. Исповедуйся, покайся — и покончим с этим. Там другие дожидаются.

— Я ненавидел одного человека и желал ему смерти, — бормочу.

— Ага. Ну, это действительно грех. Ты в этом раскаиваешься?