Владислав Крапивин - Белый шарик Матроса Вильсона (Сборник)

— Господи Исусе, — громко выдохнул профессор Даренский.

Витька быстро закончил путь и высунул растрепанную голову из листьев.

— Я устал, а вы тут с облавой… Я кушать хочу изо всех сил. Дядя Карло, скажите им…

— Аркадио, ребенок хочет кушать! — немедленно возвысил голос профессор д’Эспозито. — Как вам не стыдно!

— Дайте мне сюда этого… — потребовал Аркадий Ильич. — Я устрою ему ужин… с помощью тех методов, которые применялись в иезуитском колледже к самым беспутным воспитанникам.

— Там не применялось никаких методов! — возмущенным фальцетом завопил д’Эспозито. Он явно отвлекал огонь на себя. — Это гуманное учреждение! У тебя средневековые представления!

— Ну да! Отцы иезуиты и гуманизм…

— Сравнивать иезуитский колледж с орденом иезуитов так же нелепо, как грамматику с граммофоном!

— Ты и есть старый граммофон! Бол-тун! — окончательно потерял академическую выдержку Аркадий Ильич. — Ты мне портишь ребенка! Ты учишь мальчика не слушаться родного деда! Это и есть твоя христианская мораль?

— Ко-о, — осудил профессора д’Эспозито возникший рядом Кригер. Но тот невозмутимо возразил директору:

— Я защищаю Витторио от твоих иезуитских методов воспитания.

— Синьор д’Эспозито! Отныне я поддерживаю с вами лишь официальные отношения.

— Можешь никаких не поддерживать. Только не кричи «Господи Исусе», если ты такой ярый материалист…

Собравшаяся научная общественность почтительно внимала полемике двух корифеев. Но при последних словах кто-то неосторожно хихикнул. И профессор Даренский печально сказал итальянцу:

— Иди ты знаешь куда…

Профессор д’Эспозито знал. Но пошел в столовую, где рассчитывал найти Витьку и Скицына. Витька, однако, в это время сидел у Скицына в комнате, лопал из банки холодную тушенку и делал вид, что не замечает любопытно-вопрошающих взглядов Михаила. Наконец тот спросил в упор:

— Ну?

— Что? — Витька пальцем подобрал с коленей мясные крошки.

— Значит, был?

— Был.

— Ну и… что?

— Что «что»?

— Вообще, — терпеливо сказал Михаил. — Как там?

— Там-то? Всяко…

Скицын явно подавил в себе желание дать жующему собеседнику подзатыльник. И сказал печально:

— Понятно. Беседовать не хочешь… Видно, там тебе уже объясняли, какой я нехороший.

— Не-е, не объясняли этого… Почти… — Витька рукавом вытер губы, встал. Обошел сидевшего на табурете Михаила. Неторопливо прыгнул ему на спину, обхватил руками и ногами. Пообещал примирительно: — Миш, я все расскажу. Завтра. А сейчас я хочу спа-а-ть… — Он зевнул прямо в ухо Скицыну.

— Обормот, — пробурчал размягший Михаил и понес непутевого приятеля на диван. Стряхнул Витьку с себя, сдернул с его пыльных побитых ног кроссовки.

Витька сонно сообщил:

— Здесь переночую.

— Иди умойся хотя бы…

— Не-а… — зевнул Витька.

— Лодырь.

— Ага…

— Ко-о… — сказал с подоконника Кригер.

— Наш пет е л везде поспел, — одобрительно заметил Скицын и пояснил: — «Петел» по-старинному «петух».

Витька опять зевнул:

— Зна-аю… Только не «пет е л», а «п е тел»…

— Откуда такая эрудиция?

— От Римского-Заболотова.

Михаил вопросительно возвел брови.

— Ну, — неохотно пояснил Витька, — того… маминого мужа. Он же специалист по всяким старым языкам… Говорят, он добром не кончит.

— За что ты его так? Сам же говорил — хороший мужик…

— Да я о Кригере. — Витька хихикнул. Вывернув шею, глянул на окно. Створки были распахнуты. Кригер, освещенный лампой, стоял на подоконнике, словно бронзовый. За ним было черное небо и очень яркие звезды. — Вчера мы разговаривали, я и… папа… — Слово «папа» Витька проговорил с чуть заметной запинкой, но и с легким вызовом. — Ну, и он… Кригер то есть… так же вот сел на подоконник, подслушивает. Папа и говорит: «Эта птица погибнет от собственного любопытства».

— Ко-о, — презрительно сказал Кригер. И канул в ночь. Внизу раздались крики: там, в кустах сирени, видимо, целовались аспирант Боря и толстая лаборантка Вероника Куггель…

Пророчество Мохова-старшего исполнилось. Правда, не в те дни, а зимой, когда группа «Кристалл-2» отважилась на первый опытный прокол пространства. До максимальной концентрации энергополя оставалось полминуты, все уже были в укрытии, по бетону экспериментальной площадки мела сухая поземка, вот тут-то и возник нежданно-негаданно «господин Кригер». Прямо между метровыми блестящими пластинами контактов УСП — установки совмещенных полей.

— Убрать идиота! — завопил в бункере руководитель группы Румянцев. — Кыш, скотина!.. — Динамики разнесли над «Сферой» этот вопль. Но в тот же миг шарахнуло разрядом, над площадкой возник и растаял обрывок летнего пейзажа с березками, а красавец Кригер бесследно растворился в небытии.

По мнению большинства (так и записали в протоколе), любопытного «петела» разнесло на атомы. Но скорбевший Скицын утверждал, что силою многомерных полей отважный Кригер перенесен в иные пространства и сейчас обитает в надзвездных мирах. Это не спасло его, Скицына, от нагоняя со стороны Румянцева («Смотреть надо было за своим горлопаном!»), Румянцев же схватил выговор от директора, а сам профессор Даренский имел объяснение с Центром, ибо всеми было однозначно признано, что эксперимент провалился. Нового теперь ждать и ждать, потому что у Центра энергии не допросишься, а свои накопители «дырявы, как ржавые чайники».

Скицын в память о Кригере вырубил из листовой латуни метровую фигуру петуха и прибил ее высоко на кирпичной стене вспомогательной подстанции.

Витька о всех зимних событиях узнал лишь следующим летом, когда вновь осчастливил деда своим появлением. Гибель Кригера Витьку искренне огорчила. Несколько минут он задумчиво стоял у стены с блестящим петушиным силуэтом. В щель между кирпичами воткнул ветку цветущего шиповника.

Да и потом не раз, проходя мимо подстанции, Витька замедлял шаг и смотрел на латунного Кригера со смесью удивления и печали.

…Но что его привело «к петуху» в тот пасмурный день, Витька так никогда и не понял. Случай? Предчувствие какое-то, интуиция? Тревога?

Тревога вообще-то была растворена в воздухе. Вместе с электричеством. С утра было душно, и над зелеными горами собирались обещавшие грозу тучи. Сизый налет от них даже ложился на белые купола обсерваторских башен. Витька малость побаивался грозы, особенно если она заставала его на открытом месте. Но сейчас он стоял на площадке перед стеной с петухом и словно чего-то ждал. Вдали, над поросшими дубняком склонами, глухо грохнуло. Стало совсем сумрачно. Только латунь Кригера светилась, будто отражала невидимый фонарь. Странно это было. Ой, что-то здесь не то…