Виталий Мелентьев - 33 Марта (Рисунки М. Скобелева и А. Елисеева)

Но Вася не хотел замерзать. Он собрал все свое мужество, всю силу воли и, стиснув зубы так, что один, коренной, зуб с дуплом даже заныл, заставил себя открыть глаза и попытался подняться.

Глаза открылись с трудом, как будто ресницы были склеены чем-то липким, тягучим. А когда он все-таки открыл их, то прежде всего удивился. Над ним было подернутое дымкой высокое небо. Края ямы-шурфа осели. Она казалась теперь не такой уж глубокой. И нигде — нив небе, ни на краях ямы, ни в самой яме — никаких признаков снега, или изморози, или хотя бы спутников вечной мерзлоты — ледяных прожилок в стенах.

Стены ямы высохли, на краях росла трава, кусты багульника, и вниз заглядывали пушистые, как гусята, сероватые цветы — махровики. В яму все время врывался сухой, будто от утюга, горячий воздух. С каждым дуновением этого необычайного ветерка Вася ощущал, что в нем крепнут силы.

В это время над ним опять раздался отчаянный рев, и та стена, к которой он лежал прислонившись головой, закачалась. На лицо упала оттаявшая земля. Вася оглянулся и увидел, что справа, в самом углу, топчется огромная, как бревно, волосатая, с костяными наростами на ступне, определенно живая нога. Не помня себя Вася вскочил и отпрыгнул в противоположный конец ямы. Это спасло его, потому что почти сейчас же над ним метнулась темная змея. Прыжок отнял последние силы. Ноги подкашивались, в горле пересохло, сердце стучало медленно и глухо. Вася не выдержал и присел.

Он рассматривал стену, у которой ложился спать, и удивлялся все больше и больше.

Перед ним стоял удивительный, мохнатый слон. Вернее, не весь слон, а только одна его половинка, как у расклеившегося картонного елочного слоненка. Вторая половина и спина скрывались в толще еще не оттаявшей вечной мерзлоты, которая открылась после того, как со стены ямы-шурфа отвалился слой влажной, холодной земли.

Живая половинка слона, которую Вася сначала принял за стену, была не только огромна, но еще и беспокойна. Задняя нога все время ворочалась, бок, поросший густой бурой шерстью, от которой и сейчас все еще пахло паленым, тяжко вздымался. Черный морщинистый хобот то взлетал вверх и становился торчком, то бессильно падал на желтоватый сломанный клык. Даже четырехклассник мог бы сразу определить, что перед Васей стоял оживший, но все еще скованный вечной мерзлотой доисторический житель ледникового периода — мохнатый мамонт.

Разглядывая своего соседа, Вася увидел маленький, свирепо ворочающийся сизовато-карий глаз. Он неотрывно следил за Васей, но вдруг померк и из него скатилась большая желтая слеза. Она скользнула по ресничкам и повисла на грубых волосах. Мамонт плакал. Он опять поднял хобот и затрубил — жалобно, призывно, точно жалуясь на свою удивительную судьбу или выпрашивая помощи и защиты. Васе стало очень жалко этого оттаявшего, ожившего гиганта, который, оказывается, делил с ним все беды плена в холодной яме-шурфе.

Конечно, при других обстоятельствах Вася прежде всего бросился бы помогать попавшему в беду волосатому гиганту. Но, во-первых, Голубев еще не вполне проснулся — мысли путались, ноги в коленках подгибались… Во-вторых, в школе N 3 мамонтов еще не проходили, и как с ними обращаться, Вася не знал. Слоны — те, известно, бывают дикие и ручные. А мамонты? Сунешься помогать, а он подхватит тебя хоботом да так шмякнет, что останется только мокрое место. И, наконец, в-третьих, очень хотелось есть.

«Нет, — решил Вася. — Надо восстановить силы, а потом уж продумать все как следует. Тут случилось такое, что нужно думать и думать…»

Вася осмотрелся и увидел сломанные лыжи и палки, свою лопатку и Сашин топорик, тускло поблескивающую банку консервов. Осторожно, чтобы не попасть под мамонтов хобот, мальчик собрал свое имущество и сломанной лыжей подтащил рюкзак: в нем должен быть хлеб.

Но вместо хлеба в рюкзаке были какие-то мокрые, серые крошки, слегка попахивающие керосином, потому что, хотя бутылка была цела, пробка в ней испортилась.

Все еще ничего не понимая, но уже догадываясь, что с ним произошло что-то невероятное, Вася покорно вздохнул, вскрыл покрытую пятнышками ржавчины консервную банку и стал есть. Консервы были вкусные, слегка солоноватые, и пахли так, словно их только что принесли из магазина. Это успокоило Васю, но он все-таки с горечью вспомнил:

«На Новой Земле нашли консервы, которые пролежали на зимовке почти пятьдесят лет…»

Мысль эта не только не успокоила его, а наоборот — ему стало грустно, и он пожалел себя. Почему именно с ним вечно случаются самые неприятные вещи?

Вася вздохнул еще горше и понял, что даже хорошие консервы без хлеба — не очень приятное кушанье. Удивительное дело, когда он обедал дома, мама вечно покрикивала на него:

«Опять без хлеба? Возьми же хлеба, Вася. Ну как можно есть без хлеба?»

Тогда Вася обижался, и хлеб для него был одной сплошной неприятностью. А сейчас… Дорого бы он дал за кусочек хлеба! Да что там — хлеба! Просто за сухарь.

Притихший мамонт шумно вздохнул и пошевелил хоботом. Его диковатый глаз неотрывно следил за жующим Васей. По толстым, как щетина, волосам опять поползла желтоватая слеза. И потому что Васе было очень жалко самого себя, он пожалел и мамонта.

— Бедный… Тузик, — невольно сказал он и даже улыбнулся: собачья кличка так не шла к этому волосатому великану, попавшему в плен вечной мерзлоты.

Консервы придали Васе силы, и он, разыскав топорик и лопатку, без труда сделал в оплывшей, мягкой стене ямы ступеньки и вылез на поверхность. Мамонт проводил его взглядом, поднял хобот и затрубил — кажется, из последних сил — жалобно и призывно.

По всем правилам, нужно было немедленно возвращаться домой, чтобы узнать, что же с ним случилось и организовать помощь мамонту. Пусть будет нагоняй, даже наказание, но зато он узнает, что с ним произошло. Да и мама перестанет волноваться. Но мамонт трубил так жалобно, что оставлять его в беде показалось Васе нечестным, непионерским поступком. Нужно было помочь ему вырваться из плена. Вспоминая о доме, о товарищах и, конечно, о теперешней новой и о своей бывшей школе, Вася подумал, что было бы очень здорово вытащить мамонта и привести его в теперешнюю свою школу. Это не то что зуб. Это живой мамонт! Вот уж тогда в их школу повалят экскурсии, пожалуй, не только со всего города! Вот уж тогда школа прогремит!…

Пока Вася мечтал, он все-таки осматривался по сторонам, и его мечты постепенно потухали. Кусты багульника уже явно отцвели — на них вовсю разрослись листья. Травы стояли густые, темно-зеленые. В хмуром небе чирикали пичужки и даже как будто звенел жаворонок, хотя Вася твердо знал, что вокруг их городка никогда не бывало жаворонков. Внизу, у самого подножия сопки, на которой стоял Вася, подпрыгивала на камнях река, а весь распадок переливался на теплом ветру, как зеленая вода: он был засеян пшеницей.