Ледерман Валерьевна - Календарь ма(й)я

На раскопках Глеб держался в стороне, позади всех. Ему решительно не хотелось спускаться в яму и тем более приближаться к опасной стене. Но издалека он ничего не мог разглядеть, особенно за спинами одноклассников. Спрыгнув в раскоп и пробравшись в передние ряды, Глеб обнаружил, что на поверхности стены ничего, кроме древних иероглифов, нет. Ни даты, ни черточки над последним символом, которые он собственноручно чертил вчера ночью. То есть не вчера, а пятого мая. Но ведь пятое было раньше сегодняшней даты, двадцать третьего. Его каракули должны были остаться. А их нет. Почему?

Глеб тупо смотрел на стену и чувствовал, что запутался вконец.

Остаток вечера Глеб провел дома, собирая пазл и слушая радио. Отец ушел в восемь, как и в прошлый раз, но теперь Глеб не стал закатывать ему скандал. Какой смысл? Результатом все равно будет одинокий вечер. К тому же орать и возмущаться просто не было сил. Глеб совершенно упал духом. От утренней радости не осталось и следа. Он постоянно прокручивал в памяти события вчерашнего вечера, вернее, последних минут перед наступлением полуночи. Что случилось? Что пошло не так? Почему вернулся только он? Где Лена и Юрасик? А если стена снова мстит? Если нельзя было прикасаться к древним иероглифам и тем более что-то в них исправлять? Но тогда гнев древней цивилизации должен был пасть на него, а не на ребят. Какая же это месть, если он вернулся, а они нет? А вдруг та ужасная версия, которую он отбросил сегодня утром, на самом деле верна? Вдруг он вовсе не вернулся, а просто отпрыгнул на старт, как в компьютерной игре с неработающим сохранением? И теперь снова будет катиться назад, да еще и в одиночку!

Глеб яростно замотал головой, стараясь вытрясти из нее все эти страшные предположения. Он решил не ложиться спать и посмотреть, что произойдет в полночь. Установил в телефоне будильник ровно на двенадцать часов, погромче включил радио. Он и сам не смог бы объяснить, зачем ему двойное оповещение о наступлении новых суток. Но он должен был знать, что его ждет. Ведь если сейчас снова произойдет прыжок и он проснется утром предыдущего дня, можно окончательно попрощаться с будущим. И со своей дальнейшей жизнью.

Время близилось к полуночи. Осталась последняя минута, несколько секунд, одна секунда. Глеб затаил дыхание. Сейчас все станет ясно. Вот сейчас… И радио и телефон начали издавать сигналы практически одновременно. Глеб машинально отключил будильник в телефоне и в наступившей тишине отчетливо услышал голос диктора: «В столице — полночь». Заиграл гимн России. Глеб слушал его строчку за строчкой и понимал, что вернулся. Теперь уже точно. Окончательно и бесповоротно. Время снова пошло вперед, и этот кошмар закончился. Наступило ЗАВТРА, которого так долго не было.

Глеб осознавал, что это очень хорошая новость и он должен радоваться. Но никакой радости не было. У него вдруг кончились силы. Он ощущал себя электрическим прибором, который резко и неожиданно выдернули из розетки. В таком состоянии его и нашел отец, вернувшийся домой в половине второго ночи.

— Ты чего не спишь? — спросил он, садясь к сыну на постель. — Что вообще с тобой происходит? Утром скакал, как веселый жеребенок, а сейчас на тебя страшно смотреть — прямо вселенская скорбь. Откуда такие перепады настроения?

— Пап, знаешь, что я подумал? — медленно, словно через силу проговорил Глеб. — Приведи к нам Веру.

Отец от удивления потерял дар речи.

— Что? — только и смог вымолвить он.

— Пусть живет с нами.

— Ты заболел? С чего вдруг такое решение?

Глеб поднял голову, и отец поразился, увидев в его глазах совсем не детскую тоску.

— Я всегда один, — сказал Глеб. — У меня нет друзей. Нет семьи. У меня вообще никого нет.

— А я? — отец растерянно посмотрел на него.

— И тебя нет. Я ничей.

Отец встал с постели и подошел к окну. Некоторое время оба молчали.

— Я больше не могу так, — снова заговорил Глеб. — Я попрошу прощения. Приведешь?

— Посмотрим, — не сразу ответил отец. — Но на твоем месте я бы не очень рассчитывал, что она так легко тебя простит.

Отец резко повернулся и вышел из комнаты.

— Простит, — сказал Глеб и едва слышно добавил: — Она простит. Я знаю.

В школу Глеб плелся неохотно. Он опасался, что ни Юрасика, ни Лены там не окажется. А вдруг они совсем исчезли? Те, настоящие, не вернулись, а для этих, двойников, двадцать четвертое мая никогда не наступало. Что же он наделал? Сам здесь, а они затерялись в обратном календаре и не могут вырваться из него. Как их оттуда вытащить? Ведь при всем его желании с ними невозможно пересечься. Как бы ему сейчас пригодился совет Дениса, который, как оказалось, неплохо разбирался в таких аномальных явлениях. Только, интересно, почему?

У входа в школу к Глебу прицепилась компания Мухина. У Глеба не было никакого желания отвечать на их придирки.

Он помнил, как благородно повел себя Мухин в критической ситуации. Несмотря ни на что, не отказал им в помощи. Вся эта глупая школьная вражда вдруг показалась Глебу пустой и бессмысленной. Зачем калечить и оскорблять друг друга? Ради чего?

— Кончай строить из себя отморозка, — сказал он Мухину. — Ты же на самом деле нормальный парень. Твой класс, мой класс… Горшки делите, как в яслях. Не надоело?

Глеб обошел зависшего Мухина и обернулся на крыльце:

— Привет сестре! Она классно на джипе гоняет.

Возмущенный Загоркин рванулся за ним, но Мухин схватил его за руку:

— Оставь его. Пусть идет, — и проводил Глеба задумчивым взглядом.

Юрасик оказался в школе. «Не исчез!» — вздохнул с облегчением Глеб. Помня о своей вчерашней неудачной попытке, он не стал подходить к Карасеву, но в какой-то момент поймал на себе его необычный взгляд. «Помнит, что я вчера ему плел. Считает меня чокнутым, — подумал Глеб. — Хорошо, что Зюзиной нет. А то бы тоже сверлила меня взглядом и вспоминала про кастрюлю и письмо». Он не сомневался, что они оба теперь будут смотреть на него странно. Другой Юрасик и другая Лена. Просто одноклассники. А его друзей уже не вернуть.

На географии Карасев несколько раз оглянулся на Глеба. «Да что ж он никак не угомонится!» — рассердился тот и внезапно уловил в его взгляде что-то знакомое, что-то живое, чего не было у вчерашнего Юрасика с потухшими глазами. У Глеба перехватило дыхание. Неужели? Да нет, он ошибается. Это игра его воображения. Он просто очень хочет этого. А вдруг? Глеб во все глаза уставился на Карасева, но тот больше не оборачивался. Тогда Глеб открыл тетрадь на последней странице и нарисовал тот самый символ, который помог ему вернуться, — перевернутый бутон с горизонтальной чертой наверху. Он ждал довольно долго, и, когда наконец Карасев опять оглянулся, Глеб поднял тетрадь так, чтобы Юрасику был виден рисунок. От волнения у него бешено колотилось сердце и тетрадь в руках ходила ходуном. Он понимал, что рискует своей оценкой за четверть и Кира Давидовна вполне может ее испортить, но сейчас реакция Карасева была важнее всего. И когда глаза Юрасика вспыхнули радостью, Глеба кинуло в жар. Он выпустил тетрадь, и она спланировала на пол между рядами. Юрасик не отрываясь смотрел на Глеба, и его круглое лицо сияло от восторга.