Александр Тюрин - Клетка для буйных (педагогическая фантастика)

Саша с достоинством возразил:

Я тут ни при чем. Это они виноваты, они! Я их всех расколол. Он сам признался.

Кто? — сразу спросил инспектор, показав служебною хватку.

Саша пошел в атаку. Он был беспощаден и непримирим Он заклеймил позором и окончательно разоблачил банду шестерых, возглавляемую телеприемником первого класса. Во всяком случае, ему так показалось. Инспектор хмуро выслушал и сказал, кивнув:

— Да, похоже на правду .. Это людисты, сплотившиеся в Систему. Я предполагал — Он вдруг начал теребить замочки на пиджаке. Наверное, занервничал.

Саша спросил его в лоб:

— Почему я превратился в телевизор?

— Дело в формодержащей силе…

Саша нетерпеливо перебил:

— А при чем тут форма?

— При том, Токарев, при том. Благодаря этой силе граждане получают и удерживают форму, ведь право на форму имеет каждый гражданин. Когда форма окончательно упорядочивается, становясь устойчивой клеткой, гражданин достигает подотчетности. В данном случае получилось так. Телевизор пытался вытеснить тебя из твоей неустойчивой зыбкой формы, чтобы войти в нее самому и пользоваться ее могучей энергией Но он не учел, что подействует своей формодержащей силой. Вот и стала твоя форма похожа на его клетку. Тем самым эксперимент был сорван, а ты запомнил процедуру упорядочивания.

Инспектор удовлетворенно окинул взглядом публику, состоящую из одного зрителя. В нем явно пропадал талант лектора общества “Знание”. Впрочем, зритель не собирался оценивать его мастерство, он спросил, заикаясь от волнения:

Зачем телек меня вытеснял?

Чтобы наполнить тебя собственной целесообразностью,— без запинки ответил инспектор. И пока Саша переваривал эту дикую информацию, поспешил внести ясность: — Подлинно зрелые граждане считают подобную деятельность аморальной. Имеется в виду деятельность той безответственной молодежи, которая, как ни странно это звучит, любит людей. Эти максималисты еще упаковки не сбросили, а уже вознамерились передать людям достоинство и значимость истинного гражданина. Естественно, тем самым принижая себя до уровня этих беспорядочных сгустков вещества. Такие юнцы называют себя “системными”, но добропорядочные граждане нелестно именуют их “людистами”, а указанную деятельность — “людизмом”…

— Да подождите вы! — перебил его Саша, возбужденный до крайности.— Они что, хотели в меня вселиться? Да? Так это же преступление похуже… Хуже, чем на контрольной не дать списать!

Это не преступление,— невозмутимо возразил инспектор.— В данном случае уголовно наказуемо только незаконное вытеснение граждан. И наказанием, если оно будет вынесено, никак не может быть демонтаж. Тем более что их болтовня увлекла и некоторых уважаемых граждан. Они завлекают сказками об объединении в одну большую Систему, для чего людей, как основную помеху, тоже нужно охватить Системой.

Значит, вы собираетесь нас всех упорядочить?! — заорал пионер.— Как Шери, что ли? Испоганили животное!

Инспектор миролюбиво улыбнулся.

— Знали бы вы, как нам, хозяйственникам, надоели эти промасленные крикуны и выскочки. Придумали же себе девиз: “Не следует ждать любви от людей, взять ее — наша задача!” Недоучки! Они даже не представляют, как можно управлять такой махиной, так что, уверяю вас, никаких правительственных документов на этот счет не существует.

Саша немного успокоился.

— Думаете, вы первые такие умные? — сказал он веско.— Мы тоже природу покоряем. А теперь в заливе не искупаешься и дети дурачками рождаются! Вот хотя бы Душман из нашей школы… Между прочим, вашей Системе первой хуже будет! Если всех людей упорядочить, вы зачахнете, неужели непонятно? Раньше у вас, например, какой был срок службы? А теперь?..

— Да, да,— с готовностью откликнулся инспектор,— раньше хорошо было. Жили долго, целесообразности не теряли. А нынче молодых, горячих это вовсе не интересует, они через каждые два года меняются. Для них главное, чтобы Система жила.

Наступила пауза. Саша не знал больше, что спрашивать, все было сказано. На всякий случай он решил уточнить:

— Значит, мой телевизор — главарь у людистов?

Если по-честному, такая мысль доставляла ему некоторое удовольствие. Инспектор отмахнулся.

Компания в этой квартире — мелочь, системка. Руки до них как-то не доходили. Хотя за ними есть кое-кто повыше — Его лицо неожиданно стало жестким, замкнутым.— Но теперь я ими займусь.

Александр! — вдруг раздался зычный папин голос — Ну-ка иди сюда, паршивец!

Разговор закончился. Саша растерянно посмотрел на инспектора, пробормотал: “Я сейчас” — и отправился к родителям. Он был слегка оглушен новыми обстоятельствами дела. Вернее, не слегка, а весьма. У него даже в ушах стучало.

В напряженной тишине родительской спальни прозвучали грозные слова: “Запрещается смотреть телевизор и видеомагнитофон, а также включать кассетник и проигрыватель. Не только сегодня, но и завтра…” Саша молча выслушал приговор и вернулся обратно.

Окно было распахнуто настежь. Он подбежал, перегнулся через подоконник. Внизу, на асфальте, лежал портфель. Лучше сказать — то, что было когда-то портфелем. Лопнувший по швам, с выдранными замками, с многочисленными резаными и колотыми ранами. “Это инспектор”,— вдруг сообразил Саша На глаза у него навернулись слезы. “Точно!” Изумленный, он смотрел вниз. Что тут произошло? Несчастный случай?

Инспектора было жалко. В общем, неплохой дядька, душевный. Вот только должность его портит: во все вмешивается, заставляет оправдываться, пристает по пустякам. А теперь… Вид изувеченного портфеля был ужасен. Ничего не скажешь, умелая работа. Создавалось впечатление, будто в инспектора силой пихали что-то большое, массивное, с острыми углами. И он не выдержал. Лопнул… Саша похолодел от страшной догадки. Его убили! Это расправа! Системщики поняли, что засветились, и решили остановить зануду…

Под окном неожиданно появилась дворничиха. Она завопила:

— Ты че портфелями бросаешьси! Не видишь, помойка рядом! Ишь, барин, подбирай тут за ним!

Она взяла тело погибшею гражданина и понесла его к мусорному баку, вдохновенно осуждая нынешнюю молодежь.

Саша завопил:

— Подождите! Это инспектор!

Но дворничиха уже решительно подошла к месту и, не колеблясь, завершила печальную церемонию. Все было кончено.

Саша закрыл окно. Тут на глаза ему попался мятый клочок бумаги, валявшийся на подоконнике. Он развернул ею.

“ВОПРОС: Вы признаете себя виновным?

ОТВЕТ: Нет.

ВОПРОС: Значит, вы пока отказываетесь признать себя виновным?

ОТВЕТ: Но я же не виноват!

ВОПРОС: Потому до сих пор и отказываетесь?

ОТВЕТ: А что мне за это будет?”

Очевидно, это были обрывки протокола чьего-то допроса. Вот и все, что осталось от бюрократа. Вот и все.