Александр Тюрин - Программируемый мальчик (педагогическая фантастика)

А Хлумов вел себя вполне прилично. Привел в отцовский кабинет, усадил перед своим хваленым ЕДИЗом, который оказался тем самым компьютером, и смылся. Дрыхнуть пошел. Дозволил играть без его присмотра — пока интереса хватит. Технику, мол, и выключать не надо, сама загаснет, если десять минут на клавиши не давить. Автоматика!

Значит, так, “BREAK” нажал,— по идее, игру закончил. Пойду-ка теперь оценю диван. Зря, что ли, там подушка и плед? Опять же Хлумов заботу проявил… Ой, пол почему-то качается! Хорошо хоть, койка рядом. Вот она, подруга моряка…

А игры, между прочим, у этого ЕДИЗа здорово заразные, сволочуги, затягивают покруче, чем мои когда-то. Особенно последняя. Что-то в ней такое есть, родное и близкое. По экрану бродят зеленые человечки — “свои” — и бесцветные треугольнички — это уже “враги”. У одного из человечков дубинка — он среди “своих” главный. “Свои” очень глупые, они расползаются из домика по полю, не замечая “врагов”, а те присасываются к ним и мало-помалу делают бесцветными. Главный обязан загонять человечков обратно в дом, а треугольники превращать ударом дубинки в кляксы. Причем обесцветившиеся становятся “предателями”, они прилепляются к главному и мешают ему двигаться…

Стоп. Куда это я проваливаюсь? Или я так засыпаю? Ладно, потом разберемся. Я…

… открыл глаза и закричал. Прямо над ним висела физиономия Хлумова. Физиономия жутко светилась в полумраке. Четким движением он спрятался под плед и уже оттуда спросил:

Хлум, ты что?

Без пяти восемь, Токарев. Саша откинул покрывало.

Слушай, так это ты у меня в голове ковырялся?!

В нем забурлило возмущение. Действительно, как не возмутиться! Ночью черт знает что творилось, до сих пор во лбу ломит. А тут пугают ни свет ни заря. Подушку забрать хочет, что ли?

— Тебе, Саша, очевидно, сон плохой приснился,— вежливо предположил Хлумов.— Просто мозг перевозбудился с непривычки. Для полноценной работы с ЕДИЗом необходимо тренировать психику.

Токарев немножко успокоился. В самом деле, ляпнул спросонья. Оно и понятно, спал всего шесть часов, к тому же с кошмарами. Всю ночь отчетливо чувствовал, что его голова открыта, как шкатулка, и чья-то рука там шарит, перебирает… Конечно, Хлумов здесь ни при чем, не хирург же он по части мозгов!

Саша окончательно пришел в себя. Выяснилось, что хлумовская рожа вовсе не сияет сама по себе — это на нее падает свет из коридора. И на часах действительно восемь. Заурядное воскресное утро. Спать да спать еще.

Ты чего в такую рань? Соскучился?

Время вставать, Саша.

Боится, что диван испортится? Он снова возмутился:

В школу же по воскресеньям не ходят! Или спущен новый приказ?

Ты выдвинут мной в актив. А сбор актива в девять. Я уже полчаса на ногах, вводил твои данные в ЕДИЗ. У тебя теперь свой раздел есть, в который никто не имеет права влезать. Пароль “ТОК”, пользуйся.

Вот так новость. Не спросясь, записывают его в мафию! Даже раздел какой-то завели…

— Не понял, Хлумов. Какой еще раздел? Чтоб играть, когда хочешь?

Одноклассник улыбнулся краешком рта:

Чтоб работать, когда надо, Саша. Введешь туда нужные для жизнедеятельности тексты, программы, статистику. А сейчас вставай, у нас всего сорок пять минут.

О! Как раз для успешного завершения ночного сна.

Ошибаешься, Саша, нам еще предстоит завтракать. Кушать надо внимательно, тщательно пережевывая пищу.

Если бы Токарев раздетый лежал, то наверняка послал бы его подальше. А так — достаточно ноги спустить, и ты уже пионер, ко всему готовый. Выполз он из-под пледа и пошел на кухню — тщательно пережевывать хлумовскую пищу. Мысли о том, что его вербуют в мафию, отложил на время. Решил посмотреть, как дальше дело пойдет.

Хлумов работал челюстями быстро и надежно, как хомяк. Токарев сидел за кухонным столом напротив хозяина и наблюдал, борясь со смехом. На каждые десять жевков тот делал одно проглатывание. Естественно, что и в беседу не вступал — на Сашины попытки заговорить лишь тыкал вилкой в плакат: “Каждое слово — это потерянные калории!”. Только покончив с завтраком и шумно прополоскав рот под краном, он заговорил снова:

— Родители у тебя когда встают? Саша прикинул:

— Папаша, наверное, уже сел видеомагнитофон проверять, не заработал ли.

— Думаю, тебе целесообразно позвонить домой. Ты же вчера не предупредил родителей, что остаешься здесь до утра? Скорее всего они вообще не знают, что ты находишься у меня, иначе еще вчера пришли бы за тобой. Следовательно, ты ушел из дому без разрешения.

Все было разложено по полочкам! Так верно, что хотелось дать ему по морде… А словечко это — “целесообразно” — просто убивало. Два месяца Токарев его не слыхал и надеялся больше не услышать…

Не успел Саша набрать номер и вякнуть в трубку: “Мама!”, как на него обрушился поток причитаний и выспрашиваний: где он, с кем, как посмел и так далее. Ему сообщили, что папа уже обегал всех его “дефективных приятелей” (с чем нельзя было не согласиться) и допросил их с пристрастием. А папу допросили в милиции, куда он заявил о пропаже ребенка. На прямые вопросы Токарев вежливо отвечал, не указывая своего местонахождения: “Да у товарища, вы его все равно не знаете!”, но это почему-то не помогало. Чтобы сменить тему, он поинтересовался, чем сегодня будут пороть — рейсшиной или, как обычно, журналом “Огонек”. Папа обнадежил, пообещал, что применит только старый добрый флотский ремень… Саша не очень-то вслушивался в их горячие речи, пока мама не стала защищать его многострадальную задницу от папиных посягательств. При этом она употребила странную фразу: “Нельзя его пороть, ему же в сидячем ехать”. Тут и Токарев оживился: куда ему в сидячем?! Выяснилось, что вчера принято окончательное решение отправить ребенка в Псков, под негласный надзор бабушки и прочей папиной родни. На годик-другой, а там в морское училище, на казенные харчи. Климат-де в городе сырой, воздух и вода загажены, всюду компании распущенные, и от этого — болезни, заторможенность в умственном развитии и, самое главное, полная Сашина невоспитуемость. В общем, светила ссылка в незагаженную местность, как Пушкину в свое время. Услышал Саша такое и ужасно обрадовался! Даже “спасибо” сказал. Думал ведь — в тюрягу, в колонию или в “психушку” его оформляют. А у бабушки жить можно. (Хотя она покруче будет, чем папа, все-таки капитан милиции в отставке.) И Псков не деревня. Наоборот… Токарев набрал побольше воздуха:

— Псков — это город, центр Псковской области РСФСР, расположен на реке Великая, узел железнодорожных линий — на Ленинград, Вильнюс, Бологое, Ригу — и шоссейных дорог…

…Долдоню прямо в телефон, подробненько — про железнодорожные линии, про псковские дороги, про население. Вся эта белибердовина возникла у меня в голове сама по себе, сразу после маминого сообщения о моей высылке. Во лбу будто зажглась лампочка и осветила справочную панель, вроде тех, что на вокзалах. Панель листается, а я читаю: “…развита также легкая, особенно льнообрабатывающая, и пищевая промышленность…” Читаю и думаю: ага, жратва есть, без одежки не останусь. А потом с гордостью закончил: “На 1 января 1974 года в Пскове было 11 больничных учреждений на 2,8 тысячи коек, что составляет 0,02 койки на одного жителя!” Моим знаниям удивились и мама, и папа, и особенно я. Только стоящий рядом Хлумов согласно покивал головой: правильно, мол, без ошибок. Мама стала меня успокаивать. “Зачем,— говорит,— тебе койка в больнице, ты у нас пока здоровый, а в Пскове и вовсе возмужаешь”. И папа пошутил слегка невпопад: “Только не женись сразу, там девки хваткие”.