Диана Джонс - Дорога ветров

— Не могу сказать, что нет, — ответила Хильди.

Ал несколько удивленно заморгал и почесал лохматую голову. Он несколько недоверчиво улыбнулся Йинену.

— Остра на язык. Ваша сестра, да? Хорошо, что я никогда не обращаю внимания на то, что говорят люди. — Он передвинул лежавшее у него на коленях ружье Хобина так, чтобы оно было наставлено на Митта.— Ты. найди снасти и поймай нам на обед рыбы.

— Раз ты не обращаешь внимания на то, что говорят люди,— нет,— ответил Митт.

Ал взвел курок, так что ружье Хобина было готово выстрелить.

— Можешь говорить все, что угодно, — если сделаешь что тебе велено, — заявил он и так посмотрел на Митта, что ни у кого не возникло сомнения: Ал застрелит его без колебаний.

— Вон в том рундуке может найтись какая-нибудь снасть, — сказал Митту Йинен медленно и серьезно, как люди говорят только тогда, когда они по-настоящему боятся.

Весь остаток дня Митт сидел с удочкой. Но ни оленина, ни устрицы, ни фазан рыбу не соблазняли. Митт угрюмо наблюдал за леской, которая рисовала на воде узкую морщинку, и с каждом часом ненавидел Ала все сильнее. И его не утешало то, что Йинен и Хильди тоже его ненавидят, потому что Ал старался во всем отделять их от Митта.

Алу нравилось говорить. Он развалился на крыше каюты, между Миттом и Хильди с Йиненом и болтал обо всем на свете, постоянно обращаясь к внукам Хадда с глубоким почтением, а к Митту — без всякого. Он говорил им, что Север вовсе не такой свободный, как думают, что если есть одни пироги, то начнется цинга, и что в Уэйволде живется лучше, чем в Холанде. А потом он заговорил о Старине Аммете и Либби Бражке.

— Забавное суеверие — держать на яхте пару кукол, — сказал он, махнув рукой сначала в сторону соломенной фигуры, а потом — восковой. — И не то чтобы вы, холандцы, в них верили. Когда я жил в Уэйволде, там говорили, что холандцы завели себе богов, которых не признают. И это правда. Готов спорить, вы и не знаете, что эти чучела когда-то были богами.

— А с ними и сейчас все в порядке, — сказал Митт.

— Мы знаем, что они необыкновенные, отозвался Йинен.

— Ну, конечно, хозяин. Не обижайтесь. Но я весь прошлый год провел на Святых островах, так что знаю немного побольше вашего. Эти две штуки там называют богами. Понимаете, оттуда и пошло название островов. Но вот что смешно: там у них нет имен. Вы спрашиваете, как звать эти два чучела, а на вас только молча смотрят. Ох, там живет забавный народ — наполовину чокнулись со своим суеверием, если хотите знать. А эти боги — всего лишь два чучела!

— По-моему, вы можете разрешить Митту больше не ловить рыбу, — сказала Хильди.

— Дамочка, — ответил Ал, — сердечко у вас доброе. И он может перестать, когда поймает рыбу. Слышал? — обратился он к Митту. — Она — милая девчушка. Чуткая. Все благородные люди такие. Они могут позволить себе быть откровенными, прямыми и к тому же щедрыми. У них есть на это средства, видишь ли, тогда как такие, как ты и я, этого себе позволить не могут. Это слишком большая роскошь — быть милым.

Митт раздраженно ссутулился. Он был уверен, что Ал прав. Ал не мог бы более точно описать то, как с ним все это время обращались Хильди и Йинен. Он попал в точку.

Пока Ал продолжал разглагольствовать, Йинен сказал Хильди:

— Кто он такой? Я его уже когда-то где-то видел.

Хильди знала, что у Йинена память на лица гораздо лучше, чем у нее.

— Мне без разницы, кто он,— ответила она. — Я все равно столкну его в воду.

И она говорила это совершенно честно.

Однако Ал был слишком опытным, чтобы дать одному из них шанс ему навредить. Отделив их друг от друга, он болтал, пока они не оцепенели от скуки. А потом он потребовал еды. А потом он снова болтал до темноты, но земля по-прежнему не появилась.

— Ну, — объявил Ал сразу после ужина, — думаю, я пойду спать.

Они попробовали предложить, чтобы он отстоял ночью вахту.

— Кто — я? — переспросил Ал. — Я в этом ничего не понимаю. Я человек сухопутный.

— Вы же подняли парус на своей лодке, — возразил Йинен. — И вы — холандец. Я вас раньше видел. А холандцы — не сухопутные люди.

— А я и не спорю, хозяин. Но это было очень давно, когда вы еще не родились. Ну, доброй ночи.

И поскольку никто из них не мог ему помешать, Ал удалился в каюту и заснул, положив ружье под себя, так что до него нельзя было добраться.

Пока Митт угрюмо прятал снасти в рундук, Хильди с отвращением посмотрела в каюту.

— Он точь-в-точь как наши двоюродные, Йинен. Только его я ненавижу еще сильнее.

— Я ненавижу его все больше с каждым разом, когда он называет меня «хозяин»,— откликнулся Йинен.

— А он иначе не может, — сказал Митт и пнул ногой рундук, чтобы дать хоть какой-то выход своим чувствам. — Он тебя уважает.

Его так и подмывало спросить у них, был ли он таким же отвратительным, как Ал, но не решился. Он и так знал, что был. Вместо этого он начал распределять ночные вахты и держался при этом скованно и сухо. Себе Митт опять оставил предрассветную вахту. Он нутром чувствовал, что землю они увидят на рассвете.

На самом деле тупая ненависть, которую они все испытывали к Алу, была очень не похожа на то, как Хильди и Йинен отнеслись к Митту. Ведя «Дорогу ветров» в темноте, Йинен размышлял над этим. Поначалу Митт ужасно их напугал. Но Йинен никогда не чувствовал себя неровней Митту — в отличие от Ала. Как только Митт начал с ними спорить, Йинен перестал его бояться. С Миттом у них было нечто общее, а вот с Алом — ничего. Ему нельзя было доверять и с ним нельзя было спорить. Йинен надеялся, что днем ветер будет свежим, потому что в этом случае — и если Ал опять развалится на крыше каюты — он почти не сомневался, что решится резко повернуть румпель и сбросить Ала с крыши с помощью гафеля «Дороги ветров».

Хильди провела свою вахту в неприятных мыслях о дяде Харле. О боги! Это было все равно, как если бы она или Йинен заплатили Алу, чтобы тот застрелил Нависа. Хильди было так тошно, что она почувствовала искреннюю благодарность к Митту за то, что он заставил их плыть на Север, подальше от этих ужасных обстоятельств. Только теперь с ними на борту

Ал! Хильди понимала, что им с Йиненом, да и Митту тоже понадобится вся их смекалка, чтобы избавиться от Ала, когда они доплывут до суши. А она взяла и поссорилась с Миттом. И надо же было выйти из себя из-за такой глупости! После всех слов Ала Митт не поверит никаким дружеским словам Хильди. Она возненавидела Ала за то, как он обращался с Миттом. Дядя Харчад так же вел себя с сыном графа Ханнартского — только Ал вместо ударов использовал слова.

Она попыталась показать Митту свое дружелюбие, ведя себя очень вежливо, когда будила его на вахту. Митт почти с ней не разговаривал. Он притворился совсем сонным и проковылял мимо нее к румпелю, пробормотав что-то невнятное.