Татьяна Иванова - Русские народные сказители

"Иван Водыч и Михаил Водыч" А. К. Барышниковой, как и другие ее произведения, привлекает читателей своим стилем. Главное украшение ее сказок — рифмованная речь: "Уж шесть дверей прогрызла охота, ногами бьет, зубами скребет, голосом ревет"; "Взял он у нее поясочек и бросил его в огонечек"; "Охота окружила Михаила Водыча и ревет, а Иван Водыч до двора идет". Выразительны, полны лукавства и юмора и концовки сказок Куприянихи: "И дал царь обоим зятьям по государству, разделил их. Вот когда они делилися и женилися, я там была, мед пила, по губам текло, а в рот не попало. А живут хорошо, письма мне шлют, только они до меня не доходят".

Наконец, еще одна важная особенность фольклорных произведений: они отнюдь не являются в устах сказителя чем-то застывшим, закаменевшим, раз и навсегда выученным. Талантливый мастер при исполнении былины или сказки каждый раз вносит в текст нечто новое, преобразуя и изменяя его, расцвечивая новыми деталями и красками.

Читатель может наглядно видеть это на примере двух записей сказки "Буй-волк" и "Буй-волк и Иван-царевич" сибирского сказителя Е. И. Сороковикова-Магая. В записи 1925 года Царь-девица, коварная жена Федора-царевича, желая погубить брата своего мужа, посылает Ивана-царевича искать себе невесту, которая, по слухам, является людоедкой. Герой находит ее в лесной избушке. В варианте 1938 года Иван-царевич сам находит себе невесту на встречном корабле. В первом тексте жена Федора-царевича дает ему задание достать вепря-кабана, сорокопегую кобылу и меч-кладенец от Буй-волка и, только когда Иван-царевич отправляется в долгое путешествие к Буй-волку, делает своего мужа пастухом. Царский чин Федору возвращает Буй-волк. Во второй записи в самом начале сказки Иван-царевич, вернувшись из поездки за невестой, находит своего брата пастухом. Герой проучает коварную жену своего брата, заставляет ее смириться и возвращает Федору-царевичу царское достоинство; тогда, желая все-таки избавиться от нелюбимого мужа, Царь-девица дает ему трудные задания, которые выполняет Иван-царевич. В тексте 1925 года Царь-девице помогает девка Чернявка; в поздней записи этого образа нет, и т. д.

Сказитель явился тем звеном, которое соединило народную культуру и культуру образованных классов. Русская фольклористика, открыв для себя исполнителя устной поэзии и поразившись мощи этого феномена крестьянской культуры, поспешила поделиться этим открытием со всей интеллигентной Россией. С 1870-х годов в Петербург, Москву и другие города Российской империи стали регулярно приглашаться наиболее выдающиеся мастера устной поэзии. Концерты старинщиков с огромным успехом проходили в различных ученых обществах, учебных заведениях и частных домах. Сказителей слушали многие известные деятели русской культуры: В. В. Стасов, И. Е. Репин, Н. А. Римский-Корсаков, М. П. Мусоргский, С. Коненков, А. В. Луначарский и др. И знакомство их с творчеством крестьянских певцов не осталось бесследным. И. Е. Репин рисует выступление И. Т. Рябинина в Русском литературном обществе; С. Коненков вырезает из дерева скульптуру "Вещая старушка" (М. Д. Кривополенова); Н. А. Римский-Корсаков включает рябининские напевы в свой "Сборник русских народных песен"; М. П. Мусоргский использует их в своей музыкальной драме "Борис Годунов". Словом, народные сказители внесли весомый вклад в культуру русского народа, за который мы, потомки, должны быть им благодарны.

Т. Г. Иванова

Если бы Кирша Данилов был нашим современником, то мы могли бы обращаться к нему по имени и отчеству — Кирилл Данилович и наверняка знали бы его фамилию. Но жил первый из известных русских сказителей в середине XVIII века, и не имел он дворянского звания, гарантировавшего уважительного величания по "отечеству". На титульном листе рукописи, где он бережно и любовно собрал свои песни, значилось скупо и по тем временам достаточно пренебрежительно: Кирша Данилов (то есть сын Данилы). Однако в историю русской культуры эти два слова — Кирша Данилов — вошли не как высокомерное прозвание крепостником своего холопа, а как высокое и гордое имя талантливого народного сказителя, первого в ряду "звезд" русских хранителей устно-поэтического слова. И именно поэтому за сборником его песен, названном издателями "Древние российские стихотворения", утвердилось другое название, краткое и чеканное, — "Сборник Кирши Данилова".

О Кирше Данилове известно мало, а точнее — достоверно ничего не известно. В 1804 году в Москве вышла книга "Древние русские стихотворения", редактором которой был скромный чиновник почтового ведомства А. Ф. Якубович. Это была публикация рукописи 1780-х годов, содержащей былины, исторические, скоморошьи, шуточные и лирические песни. В первом издании имя Кирши Данилова упомянуто не было. И лишь во втором издании (1818 г.), подготовленном блестящим начинающим филологом К. Ф. Калайдовичем, говорилось: "Сочинитель, или вернее, собиратель древних стихотворений... был некто Кирша... Данилов, вероятно, казак, ибо он нередко воспевает подвиги сего храброго войска с особенным восторгом. Имя его было поставлено на первом, теперь уже потерянном листе "Древних стихотворений". Казаком считал Киршу Данилова и В. Г. Белинский: "Разумеется, смешно и нелепо было бы почитать Киршу Данилова сочинителем древних стихотворений... Все эти стихотворения неоспоримо древние. Начались они, вероятно, во времена татарщины, если не раньше... Потом каждый век и каждый певун или сказочник изменял их по-своему, то убавляя, то прибавляя стихи, то переиначивая старые. Но сильнейшему изменению они подверглись, вероятно, во времена единодержавия в России. И поэтому отнюдь неудивительно, что удалой казак Кирша Данилов, гуляка праздный, не оставил их совершенно в том виде, как услышал от других. И он имел на это полное право: он был поэт в душе..." И далее, говоря о песне "Ох, в горе жить — некручинну быть", великий критик, отмечая ее глубину, "размашистость тоски" и "грустную иронию", продолжал: "Кирша является истинным поэтом русским, какой только возможен был на Руси до века Екатерины".

Однако существует другая гипотеза, согласно которой Кирша Данилов был не казаком, а рабочим уральских заводов Демидова. В пользу этого предположения говорит тот факт, что в XVIII веке рукопись принадлежала Прокопию Акинфиевичу Демидову. Сказитель о себе и одном из своих приятелей помянул в шуточной песне: