Петр Ингвин - Сказаниада [СИ]

Здесь затесавшееся «тоже» оказалось к месту: Лада прикрыла губы и зардевшиеся щеки темной косой, словно хотела откусить от нее кусочек.

— А твой муж…

— Не надо о нем.

Георгий послушался, но вскоре вернулся к нежеланной теме.

— Мне нужно знать, что ты чувствуешь к нему. Если мы с ним пересечемся, я могу не сдержаться. После того, что он натворил…

— Я тоже могу не сдержаться. Лучше не пересекаться.

— Но если…

— Не причиняй ему вреда. Пусть живет, как хочет.

— И ты вернешься к нему?!

— Нет.

Все стало на свои места. Оставалась одна неучтенная возможность.

— Что мне делать, если он захочет вернуть тебя силой?

Лада подумала.

— Это его право.

— Он покушался на твою маму и чуть не убил дочку, Ульке из-за этого пришлось бежать!

— Улька и мама живы, а я — мужняя жена. Закон на его стороне. Мне еще придется нести ответственность, что ушла из дома с чужим мужчиной. В тонкости никто вдаваться не будет. Прошу тебя, если мы с Данилой встретимся — не вмешивайся.

Георгию очень хотелось сказать, что «Улька и мама живы» правдиво лишь частично, поскольку известно наполовину. Язык не повернулся. Вымолвить такое вслух — загасить огонек, что давал спутнице силы жить.

А с Данилой при встрече он поговорит. По-мужски. В сторонке. Когда рядом не будет женщин и закона.

Небо на западе окрасилось сполохами утонувшего солнца, и Лада заволновалась:

— Мы плыли медленно, но остров богов должен был появиться до заката.

— Отнесло течением.

Признаться, что выдерживать направление на юго-запад по солнцу не его конек, особенно когда светило движется в стороне и по дуге, Георгий не решился.

Лада сама поняла. Она все понимала раньше, чем он говорил.

— Наверное, нужно развернуться, — сказала она. — Олин пик видно издалека, значит, нас снесло очень сильно.

— Нужно взять назад влево или назад вправо?

— Не знаю.

— Возьму правее. Как думаешь?

— Давай попробуем.

Ветерок дул слабый, но все же дул, и направление Георгий выбрал, чтобы не идти совсем против ветра.

Выписываемые по волнам зигзаги стали обширнее. Горизонт по-прежнему был чист. Когда вслед за солнцем утонули остатки света, Георгий спросил:

— Умеешь ориентироваться по звездам?

— Нет.

— Одна из звезд должна указывать на север, но я не знаю, какая именно.

Звезды рассыпались по черноте небес, как шляпки кованых гвоздей по отремонтированному борту лодки. Луна вновь сделала мир видимым, но счастья это не прибавило. Направление потерялось окончательно. Георгий убрал парус, лодка легла в дрейф.

Путешествие затянулось, и выяснилась неприятная деталь. Вода с едой имелись с запасом, а для наоборот в открытой всем ветрам лодке условия оказались неподходящими.

— Отвернись, я спущусь поплавать.

Удивленный взор Лады быстро сменился понимающим:

— Хорошо. Потом я.

— Не обязательно. Я буду купаться долго и смотреть в море. Только поглядывай, чтобы никто не потревожил с другой стороны. Не люблю сюрпризов.

Они решили проблему как взрослые люди, без единого слова: один любовался ночным небом, второй разделся и спустился за борт. Вода сначала уколола холодом, затем взгорячила кровь и по возвращении вспомнилась добрым словом: ночная прохлада мгновенно превратила кожу в недобритого ежа. У ног ждало заботливо приготовленное покрывало — до банных полотенец прогресс еще не дошел. Собственно, кроме этого единственного покрывала на борту других вещей не было — ни полотенец, ни одеял. Никто не думал, что они могут понадобиться. Георгий укутался и разрешил обернуться.

— Замерз?

Раздавшийся вопрос был глуп с точки зрения логики, но он был не информативным, а участливым. От голоса веяло теплом. И ответа не требовалось.

— Мы заблудились, — констатировала спутница уже очевидное Георгию. — До утра ничего не сделать, а мы оба устали.

Мужчине оставили только распорядиться:

— Давай спать.

Как же просто было с Ладой. Она все понимала, и в ее сознании условности с появлением необходимости блекли и размывались. Безграничное доверие к спутнику сквозило в каждом поступке. Не говоря ни слова, Лада разместилась на полу лицом к борту, голова устроилась щекой на сложенных ладонях, колени чуть поджались. За спиной осталось достаточно места, чтобы Георгий вытянулся в любом положении.

Он оделся и лег позади нее. После обтирания покрывало стало влажным, и оно было одно, и укрыться больше нечем. Можно снять парус. А если он срочно понадобится? Нет, готовым нужно быть ко всему. Лада умница, она поймет. Георгий придвинулся к ней боком и набросил покрывало, плотно закутав в него соседку вместе с торчавшими коленками и ступнями.

Лада вздрогнула, но не отстранилась.

— А ты?

Голос был глухим, а первую «а» будто выдрали с корнем, прежде чем бросить в воздух.

Вопрос появился неспроста, ширины покрывала на второго человека при таком раскладе хватало с трудом.

— Мне нормально.

Первые же минуты на сыром полу и пронизывающем морском ветерке показали, что «нормально» — вранье. Сбоку поддувало, и ни одна из примененных поз проблемы не решила. Долгая возня Георгия не осталась без внимания. Лада вдруг подалась назад и прижалась к нему вплотную. Не успели мысли о том, что это значит, вскружить голову, как донеслось тихое:

— У меня есть муж. Если в какой-то миг покажется, что я делаю что-то неправильно, значит, пересилило нечто более насущное. За тебя я без раздумий шагну в огонь, потому что ты помогаешь отыскать Ульку. В ней моя жизнь. Если ты окажешься недостойным человеком, я наложу на себя руки. Но сейчас тебе холодно, а стоит тебе заболеть — спасти и защитить меня будет некому. Вот видишь, все очень корыстно и некрасиво. Но это так. Одеял у нас нет, костра разжечь не можем, и согреть единственного защитника может только мое тепло. Можешь меня обнять, но как сестру, хорошо?

Георгий кивнул.

Оба затихли. Впервые после сказки в избушке он проводил ночь с женщиной. Лодка покачивалась, в борт били мелкие волны, сверху сияли звезды. Странно, но обратно в счастливую избушку не хотелось. Георгий попытался представить Елену на месте Лады и не смог. Елена никогда не поступила бы как Лада и не сказала таких слов. Елена была другой. Водоворотом. Карнизом скалы над пропастью. Салютом, стрелявшим во все стороны. Дом, когда в нем находилась Елена, превращался в шапито, все сверкало и куда-то двигалось, вешалка мнила себя театром, а фарс дрался с комедией за право именоваться драмой. А Лада…

Лада сама была домом. Уютным и надежным.

— Почему слухи о твоей невесте говорят, что она поцелована богами?

Соседка тоже не спала. Георгий поморщился. Говорить в эту минуту о Елене было неприятно.