Памела Трэверс - Детская библиотека. Том 53

— Конечно, нет. Это у них просто такая дурацкая манера разговаривать, — сказал Джон. — Я их, наверно, никогда не пойму, этих взрослых. Они все какие-то глупые. И даже Джейн и Майкл иногда бывают такими глупыми!

— Угу, — рассеянно отвечала Барби, то стаскивая, то снова натягивая носки.

— Например, — продолжал Джон, — они не понимают ни единого нашего слова. Больше того: они не понимают, что говорят вещи! Подумать только, я в прошлый понедельник своими ушами слышал, как Джейн сказала, что она хотела бы знать, на каком языке говорит ветер.

— Да, да, помню, — сказала Барби. — Просто поразительно! А как тебе нравится заявление Майкла — ты, конечно, слышал? — что Скворец говорит: «Пик-пик!» Ему как будто и невдомёк, что Скворец ничего подобного не говорит, а разговаривает на том же языке, что и мы! Ну уж так и быть, от папы и мамы нельзя требовать многого — они ведь совсем ничего не понимают, хотя они такие славные, — но уж Джейн и Майкл могли бы, кажется…

— Когда-то они всё понимали, — сказала Мэри Поппинс, складывая ночную рубашку Джейн.

— Как? — хором откликнулись Джон и Барби, ужасно удивлённые. — Правда? Вы хотите сказать — они понимали Скворца, и ветер, и…

— И деревья, и язык солнечных лучей и звёзд — да, да, именно так. Когда-то, — сказала Мэри Поппинс.

— Но почему же они тогда всё это позабыли? — сказал Джон, наморщив лоб. — Почему?

— Ага, — многозначительно сказал Скворец, оторвавшись от остатков печенья. — Так вы хотели бы это знать?

— Потому что они стали старше, — объяснила Мэри Поппинс. — Барби, пожалуйста, немедленно надень свои носки.

— Вот так так! — сказал Джон, пристально взглянув на Мэри Поппинс.

— Тем не менее это так! — ответила Мэри Поппинс, потуже закатав носки Барби.

— Ну что ж, пусть Джейн и Майкл такие глупые, — продолжал Джон. — Я знаю, что я-то ничего не забуду, когда стану старше.

— А я — тем более, — сказала Барби, с удовлетворением посасывая палец.

— Забудете, — сказала Мэри Поппинс твёрдо.

Близнецы сели и уставились на неё.

— Фу-ты ну-ты! — сказал Скворец презрительно. — Нашлись вундеркинды! Тоже мне седьмое чудо света! Всё забудете, голубчики, как только прорежутся зубки!

— Ни за что! — отвечали Близнецы, глядя на Скворца так, как будто не прочь были его укокошить.

Скворец насмешливо засвистел.

— Будьте покойны, всё забудете! — повторил он. — Вы не виноваты, конечно, — добавил он мягче. — Просто тут ничего не поделаешь. Нет ни одного человека, который бы помнил после того, как ему стукнет самое большее год. За исключением, конечно, неё. — Он указал клювом на Мэри Поппинс.

— А почему она может помнить, а мы нет? — сказал Джон.

— А-а-а! Она не такая, как все. Она — редкое исключение. Она вне конкуренции! — сказал Скворец, ухмыляясь.

Джон и Барби молчали. Скворец продолжал объяснения:

— Она — единственная в своём роде. Нет, я не о наружности. Конечно, любой мой только что вылупившийся птенец гораздо красивее, чем Мэри Поппинс была, есть и…

— Я тебе задам, наглец! — сердито сказала Мэри Поппинс, мгновенно обернувшись и махнув в его сторону фартуком. Но Скворец, отскочив в сторону, перепорхнул на оконную раму и, оказавшись вне опасности, насмешливо свистнул.

— Думала, ты меня на этот раз поймала, да? — хихикнул он и помахал ей крыльями.

Мэри Поппинс только фыркнула.

Солнечное пятно двигалось по комнате, и длинные золотые стволы тянулись за ним. За окном набежавший лёгкий ветерок что-то тихонько прошептал веткам вишен в переулке.

— Слушай, слушай, ветер разговаривает, — сказал Джон, наклонив голову набок. — Мэри Поппинс, вы правда думаете, что мы этого не сможем слышать, когда станем старше?

— Слышать-то вы всё будете, — ответила Мэри Поппинс, — но понимать перестанете.

При этих словах Барби жалобно заплакала. У Джона тоже навернулись слёзы на глаза.

— Ничего не поделаешь. Так уж полагается, — сказала Мэри Поппинс назидательно.

— Ай-ай-ай, вот стыд! — насмехался Скворец. — Плаксы-ваксы! Разревелись! У невылупившегося скворчонка и то больше ума! Как не стыдно хлюпать!

И действительно, Джон и Барби теперь рыдали во весь голос, захлебываясь горькими слезами.

Тут дверь распахнулась, и в детскую вошла миссис Бэнкс.

— Мне показалось, малыши плачут, — сказала она и подбежала к Близнецам. — Что случилось, мои крошечки? Ах вы мои ненаглядные, мои солнышки, мои золотые птички! Что с вами? Почему они так плачут, Мэри Поппинс? Весь день они были такие тихие, спокойные! Что-нибудь случилось?

— Да, мэм. Нет, мэм. Мне кажется, у них режутся зубки, мэм, — говорила Мэри Поппинс, нарочно не глядя на Скворца.

— Ах да, конечно! — просияла миссис Бэнкс.

— Не желаю я никаких зубок, если из-за них всё забуду! Всё, что люблю на свете! — вопил Джон, извиваясь под одеялом.

— И я не хочу! — рыдала Барби, зарываясь лицом в подушку.

— Ах вы мои бедняжечки, мои лапочки! Всё будет хорошо! Лишь бы эти противные зубищи скорей прорезались, — утешала их миссис Бэнкс, переходя от кроватки к кроватке.

— Не понимаешь ты! — яростно вопил Джон. — Не надо мне никаких зубов!

— Всё будет плохо, а совсем не хорошо! — плакала в подушку Барби.

— Да-да-да! Не надо плакать! Мамочка знает. Мамочка всё-о-о знает. Мамочка понимает. Всё будет хорошо, когда зубки прорежутся, — ворковала миссис Бэнкс.

С окна донёсся слабый звук. Это Скворец с трудом подавил смех. Мэри Поппинс строго поглядела на него. Он опомнился и принял серьёзный вид.

А миссис Бэнкс нежно гладила своих Близнецов, то одного, то другую, продолжая бормотать ласковые слова, которые должны были, по её мнению, их утешить.

И вдруг Джон перестал плакать.

Он был хорошо воспитанный мальчик, любил свою маму и сознавал свой долг перед ней. «Ведь она не виновата, бедняжка, что всегда говорит не то. Она просто-напросто ничего не понимает», — размышлял он. И вот, чтобы показать, что он на неё не сердится, он перевернулся на спину и меланхолически, глотая слёзы, взял правую ногу обеими руками и засунул её в рот.

— Ах ты умница, ах ты мой умница! — в восторге приговаривала мама.

Он повторил это упражнение, и она была в восхищении.

Тогда Барби, не желая уступать ему в любезности, поднялась с подушки и, хотя её лицо было мокро от слёз, села и стащила оба носка сразу.

— Чудо, а не девочка! — с гордостью сказала миссис Бэнкс и поцеловала её. — Ну, вот видите, Мэри Поппинс! Вот всё и хорошо! Я всегда знаю, как их утешить. Всё хорошо, всё хорошо! — повторяла миссис Бэнкс, словно напевая колыбельную. — И зубки скоро прорежутся.

— Да, мэм, — спокойно отвечала Мэри Поппинс.

И миссис Бэнкс, напоследок улыбнувшись Близнецам, вышла.

Едва дверь за ней закрылась, как Скворец разразился хохотом.