Виктор Виткович - Детская библиотека. Том 29

Абу-Наиб погладил свою рыжую бороду и поморщился.

— Попроси его, чтобы он разговаривал потише.

А Абу-Яхья добавил, не удостаивая джина взглядом:

— И еще спроси: он Когда-нибудь строил дворцы?

— Не строил, — сказал джин.

Мастера помолчали. Потом Абу-Яхья спросил Аладдина:

— У тебя есть чем записывать и на чем?

И опять за Аладдина ответил джин:

— Есть.

И в его огромных руках появилось несколько листов китайской бумаги, тростниковое перо и чернильница.

Однако мастера и на этот раз не взглянули на джина.

— Пиши! — сказал Аладдину Абу-Яхья. — Надо поставить дворец на самом твердом камне руух, чтобы дворец пережил тебя, твоих внуков и правнуков…

И джин стал записывать, как прилежный ученик.

Царевна Будур безмятежно спала, положив голову на ладонь, когда перед нею возник Аладдин с лампой в руках. Услышав шорох, царевна открыла глаза и увидела Аладдина.

— Это ты? — едва слышно спросила она.

Аладдин улыбнулся.

— Уходи… — прошептала царевна.

— Почему?

— Потому что, когда я проснусь и тебя не окажется, это будет очень печально… Уходи из моего сна…

Аладдин послушно пошел к дверям.

— Нет, постой…

Царевна поднялась. Аладдин остановился. Царевна Будур взяла его за руку:

— Пусть этот сон будет и будет… Только бы не проснуться…

— Идем, — тихо сказал Аладдин.

Они вышли в сад, где стояли недвижные, будто заколдованные деревья. Царевна подняла голову — и ахнула.

В зыбком ночном свете перед нею возносились легкие очертания сказочного дворца. Его башни тянулись к звездам. Окна светились. Новый дворец стоял рядом со старым дворцом, и в то же время казалось, будто он ненастоящий, будто его нарисовал искусный мастер старинной миниатюры.

Царевна замерла, не сводя глаз с дворца.

— Я построил его для тебя… — сказал Аладдин.

И повел ее во дворец, и сказал:

— Двери твоего дворца будут всегда открыты, чтобы ты могла ходить в гости, а гости — к тебе. Вот зал для гостей!

Они вошли. Это был очень веселый зал. Стены были разрисованы сказками «Тысячи и одной ночи». А на коврах стояли всевозможные игры: и нарды, и шахматы, и игры, еще не известные никому.

Царевна подняла голову и вскрикнула от восторга.

Над нею был не просто потолок, а сказочный калейдоскоп. Он крутился, а на нем из углов сбегались и разбегались разноцветные камешки, складываясь во все новые и новые фигуры, которые никогда не повторялись. На это можно было смотреть без конца. Это было как музыка.

— Так и есть — сон… — прошептала царевна.

Аладдин повел ее дальше. Они очутились в комнате, где все стены были увешаны нарядными платьями. А на полу стояли туфельки всех цветов и фасонов, какие только можно было себе представить и пожелать.

Царевна подбежала к одному платью — потрогала, подбежала к другому — погладила.

— Ты знаешь, что такое зеркало? — спросил Аладдин.

— Нет…

— Значит, ты даже не знаешь, как ты красива?

Царевна смущенно помотала головой. Аладдин откинул занавес. И перед царевной открылось зеркало — первое зеркало на свете. До этого еще никто никогда в Багдаде не видел зеркал. Это зеркало было такой чистоты, что в нем отражался каждый вздох.

Царевна приблизилась к зеркалу. На нее смотрела сказочная красавица: она потупила глаза и стала виновато поправлять волосы.

— Это лучшая игрушка, какую я видела в жизни! — сказала царевна.

Аладдин взял ее за руку и повел в третий зал.

— А вот комната для твоих танцев.

Царевна сделала шаг — раздался чарующий звук арфы. Второй шаг — второй звук. Она пробежала на цыпочках — прозвучало удивительное глиссандо…

— Поющий пол! — воскликнула царевна.

Выбежала на середину комнаты и начала танцевать. И музыка из-под ее туфелек была самая прекрасная музыка. И это был самый прекрасный танец.

— Ах, если бы это было на самом деле!.. — сказала царевна, взяла Аладдина за руку, и они вернулись в зал для гостей.

В это мгновение встало солнце. Первый его луч упал на царевну и Аладдина, как бы соединив обоих.

Царевна прошептала:

— Какой удивительный сон!..

— Да нет! Это не сон! — сказал Аладдин. — Просто у меня есть знакомый джин. Он живет в этой лампе.

И протянул ей лампу:

— Не веришь? Потри!

Царевна осторожно потерла лампу, из лампы взлетели белые струи. Они мчались кверху, расширяясь, пока не приняли очертания джина. Посреди его лба торчал рог.

— Слушаю и повинуюсь! — сказал джин.

Царевна от страха зарылась в подушки. Потом высунулась и посмотрела на джина одним глазом.

— Ах, вот что! — догадалась она. — Значит, это не сон, а простое волшебство!

Улыбнулась джину очаровательной улыбкой и спросила:

— Ты можешь все?

— Все, — сказал джин.

— Поклянись!

— Это у вас, женщин, клятвы, — сказал джин. — А у нас, джинов, каждое слово — правда.

— Тогда принеси мне… принеси… ну, одну миндалинку!

Нечто вроде снисходительной улыбки появилось на загадочном лице джина. И он исчез. А перед царевной появилось золотое блюдо, на котором лежала одна миндалинка.

Царевна положила миндалинку в рот, раскусила ее — и вдруг пришла в дикую ярость. Она затопала ногами, ударила кулаком по блюду.

— Что с тобой? — испугался Аладдин.

— Вот как! Значит, все было! Значит, это не сон! Они меня обманули!.. Ну, погодите, я им всем покажу!..

— Царевна…

Но царевне было не до Аладдина. Сверкая глазами, она указала джину на лампу. И когда тот в ней исчез, что-то быстро зашептала в лампу.

И на коврах, откуда ни возьмись, появились скатерти с угощениями. Каких тут только не было блюд! И кувшины с напитками всех семи частей света! И курильницы на высоких ножках: они сразу же задымились.

— Зачем все это?! — воскликнул Аладдин.

— Свадьба! — сказала царевна.

— Чья свадьба?!

— Наша! Не мешай!..

Царевна была так разъярена, что казалось, будто не в лампу, а будто бы в саму царевну забрался джин, и даже не один, а целых десять джинов.

Она шептала что-то и шептала в лампу. И на коврах один за другим появились султан, Наимудрейший и Мустафа. Вытаращив глаза, они глядели друг на друга.

— Что это значит? — строго спросил султан.

Мустафа и Наимудрейший молчали.

— Это значит, что ты спишь, — сказала царевна.

— То есть как сплю?!

— А так! — сказала царевна. — И они тоже спят, — показала она на Наимудрейшего и Мустафу. — И ты и я — все мы спим. И снимся друг другу.