Константин Алтайский - Алдар-Косе [По мотивам казахских народных сказок]

— А сколько шерстинок на моих овцах и баранах?

— Ну, это уже и вовсе просто определить. Их на сорок четыре штуки больше, чем звезд на осеннем небе.

— Как же это можно проверить?

— Ты, хан, всемогущ. Прикажи своим звездочетам сосчитать осенние звезды, рыбакам — капли в Балхаше, пастухам — шерстинки на овцах и баранах, только ягнят пусть в расчет не берут, а сам от нечего делать займись подсчетом прибалхашских песчинок. Когда все подсчеты будут закончены — проверь мои ответы. Головой ручаюсь, что все сойдется.

Почесал хан в затылке и спросил придворных мудрецов:

— Можно все это пересчитать?

— Да, ответили мудрецы. — Если будет ханское повеление, правильность ответов Алдара-Косе можно будет проверить с исключительной точностью.

— А сколько же это займет времени?

— Лет двести, а то и все триста.

Хан от злости дернул себя за левое ухо, приказал дать безволосому насмешнику коня и халат, а потом — гнать его в три шеи. При этом хан так расстроился, что отказался от ужина.

оворят, джигиту положено иметь восемь талантов. У Алдара-Косе их насчитывалось шестнадцать. Одним их них люди считали находчивость в разговоре: за словом в карман он не полезет.

Об этом всегда помнил бай Нуртаза, много раз дававший зарок не беседовать с безбородым, у которого язык острее осоки.

Но стоило только увидеть Нуртазе острослова, как его неодолимо тянуло на разговор, и он, против воли, развязывал язык.

— Слушай, Алдар-Косе, — похвалился как-то Нуртаза. — Возле моей литовки выросла сочная, сладкая трава. Это ведь хорошо?

— Чего же хорошего? — усмехнулся безбородый. — Не будь этой треклятой травы, ты бы лежал себе на ковре да попивал кумыс, а теперь, хочешь-не хочешь, придется брать в руки косу и ставить стог сена.

— Так это ж хорошо иметь на зиму сено.

— Ну не скажи! Будут джигиты курить возле стога махорку, наверняка подожгут сено, а огонь, с ним шутки плохи, переберется на юрту.

— Это плохо! — вздохнул Нуртаза.

— Ничего плохого я тут не вижу, — возразил спорщик Алдар-Косе. — Братья твои Шукай и Ашим вскладчину подарят тебе новую юрту из белой кошмы.

— Вот это хорошо! — обрадовался Нуртаза.

— Скажет тоже — «хорошо»! Тут столько же хорошего, как в потере кошелька с деньгами. Ты подумай сам: в старую юрту братья твои заглядывали раз в год, а в новую зачастят каждую неделю. От одних угощений разоришься.

— Это плохо…

— Почему же плохо? Обеднев, ты пойдешь по степи и найдешь золотой самородок величиной с верблюжью голову.

— Ах, как хорошо!

— Рано радуешься. Хорошего тут ни на грош. Выследят тебя с золотом разбойники, ограбят, свяжут и бросят на съедение волкам…

— Плохо это!

— Ничуть не плохо. Пожалеет тебя аллах, спасет от волков и устроит на жительство в большой дом.

— Это совсем хорошо!

— Хорошо ли? Ведь поселят тебя, Нуртаза, не куда-нибудь, а в дом умалишенных…

Взбеленился бай:

— Хотел тебя угостить обедом, а ты, злоязыкий, издеваешься надо мной.

Нуртаза поспешил к себе в юрту, а Алдар-Косе сказал вслед ему весело:

— Голоден мой желудок, зато спокойны уши!

колько загадок на свете? Разве их сочтешь? Начни их вспоминать — наберешь не одну тысячу. Трудненько все их удержать в памяти.

Бай Кадырбай, задававший загадки двум своим женам, сыну и многочисленным гостям, не надеялся на свою память, а, гордясь знанием арабского алфавита, записывал услышанные загадки и снискал славу острослова. Говорили про него:

— Да! Бая Кадырбая не озадачишь ничем, а тебя ему поставить в тупик — раз икнуть!

Прослышал про это Алдар-Косе и приехал к баю. Мнимый острослов Кадырбай обрадовался безбородому грамотею и златоусту.

«Вот, — подумалось баю, — когда отведу душу и заставлю этого плешивого языкастого бездельника прикусить язык!»

Угощая бедно одетого безбрового гостя кумысом, начал бай задавать ему загадки одну замысловатей другой, конечно, не самим им выдуманные, а когда-то услышанные и прилежно записанные. И что же! Гололицый, не задумываясь ни на минуту, отвечал и ни разу не ошибся. Все в точку! Это сначала заинтересовало Кадырбая, потом удивило, затем обозлило и наконец привело в ярость. Где это видано, чтобы какой-то, не имеющий ни единого волоска голодранец посмел соперничать с баем и даже не уступать ему в искусстве беседы!

Когда количество правильных ответов безусого и безбородого перевалило за добрую сотню, Кадырбай, не скрывая досады, сказал:

— Ну если ты, лишенный волос, такой искусный отгадчик, задай мне хоть одну свою загадку, чтобы я отгадал ее на лету, пока ты сделаешь глоток кумыса.

Алдар-Косе не заставил себя упрашивать:

— Слышал я, учтиво сказал он, потирая голое темя, одну простую загадку от Касыма, которому передал ее Ермиш со слов Жакыпа, сославшегося на Ишима, славившегося дружбой с Рамазаном. А загадка вот какая:

Наступило долгое молчание, прерываемое только бульканьем кумыса, который бай подливал гостю.

Кадырбай то снимал, то снова напяливал тюбетейку, обливался потом, кряхтел, пыхтел, хмыкал, кашлял, сморкался, протирал глаза, теребил бороду, но отгадка так и не приходила ему на ум.

Среди записанных арабской вязью сотен загадок, этой, будь она трижды проклята, почему-то не было, а бай, хоть и славился сметливостью, на самом же деле был на редкость тугодумом. Бай позвал на помощь сына Арана, такого же тугодума, как и отец. Выслушав рифмованную загадку, байский недоросль засопел и признался, что разгадать ее он не в силах.

Промаявшись более часа и видя, что гость пьет кумыс без остановки, Кадырбай пробурчал:

— Нет у этой загадки отгадки. Туману ты напустил, гололобый.

Алдар-Косе простодушно рассмеялся:

— Хочешь скажу ответ?

— Говори, не нуждающийся ни в ножницах, ни в бритве!

— Из Кастека в Орынбор шли четыре сестры!

Бай ударил себя по лбу:

— Тьфу ты, лысейший из лысых! Как же я не догадался?

Алдар-Косе допил последнюю пиалу кумыса и усмехнулся:

— Где тебе догадаться? В загадке сказано: «Идут по степи пешком четыре человека». А ты, как известно, женщин не считаешь за людей.