Вильгельм Гауф - Сказки Вильгельма Гауфа

— Разве это не почет тебе, Абнер, что ты такой близкий участник всех царских бедствий? А если ты подаришь меня, то я могу всегда предупредить тебя за час или за два до всякой пропажи: тогда ты уж берегись, сиди смирно в своей жидовской улице. И носу наружу не показывай.

Вот и вся сказка.

Невольник замолчал, а наша молодежь вспомнила прерванный разговор. Писатель просил старца объяснить им, почему не одни дети, но и взрослые также любят слушать сказки.

— Ум человеческий, — начал старец, — легче и подвижнее воды, которая протачивает мало-помалу даже самые твердые вещества. Ум человека легок, свободен как воздух и чем выше он возносится от земли, тем становится чище и легче. Отсюда в человеке потребность возноситься в высшие слои мышления, где ему вольнее, где ум его не стеснен, как напр. в сновидениях. В сказках мы будто живем с теми людьми, с ними думаем и чувствуем. Слушая рассказ невольника, вымышленный третьим лицом, — вы будто вместе изобретаете, вы не останавливаетесь на том, что вам говорят, а дополняете своим воображением; сказка кажется былью, быль сказкой потому, что вы духом и всем существом своим углубляетесь в сказку.

— Хоть я вас и не вполне понимаю, — сказал молодой купец, — но это правда, что иногда до того углубиться в сказку, что она может казаться былью. Так я помню, как будучи детьми мы играли, что живем на пустынном острову и заботимся о том, как будем жить, чем кормиться; мы даже строили себе хижинки в кустарниках и ожидали появления доброго духа, который должен был предсказать нам конец мира. «Сойдите ко мне в хрустальный замок, — думалось нам, — что он скажет — там будут служить вам слуги мои мартышки».

Товарищи его засмеялись.

— Правда, правда, — подтвердили они.

— Однако какой-нибудь рассказ меня далеко-бы не так занял, — сказал один из друзей, — не будь он о старом времени, о чужом народе, неизвестных странах: все чужое, неизвестное как-то больше нравится.

— Но бывают рассказы, — продолжал старик, — еще другого рода, где нет ни колдовства, ни чего либо сверхъестественного, а между тем весьма занимательные.

— Что это значит? Какие же это сказки? — спрашивала молодежь.

— Надо различать сказку от рассказа. Если я вам обещаю рассказать сказку, то вы знаете уже вперед, что в ней не все безусловно подчинено нашим земным законам. Тут являются волшебники, духи, невидимые силы, и весь рассказ принимает несбыточный вид. Вот почему сказка большею частью рассказывается о давно прошедших временах и о чужих землях; она не согласна ни с нашим временем, ни с нашими обычаями. У каждого народа свои сказки, в Европе также есть сказки, но те хуже наших, там например вместо наших волшебниц, дочерей незримых духов — старые, гадкие ведьмы. У нас живут духи в великолепных дворцах и ездят в раковинных колесницах, запряженных грифами, а там старая ведьма живет в избушке и ездит верхом на помеле. У них также есть земные духи, маленькие уродливые карлики вроде наших гномов. Вот это сказки, а рассказы совсем другое. Там все происходит на земле, ничего несбыточного нет и занимательно или удивительно лишь сцепление обстоятельств, искусно подобранных. Там счастие и богатство человека зависят от случая или от него самого, а не от волшебных сил, добрых или злых.

— Так! — подтвердил один из друзей, — такие рассказы есть в собрании сказок и повестей под заглавием «Тысяча и одна ночь». Все приключения калифа Гарун аль-Рашида и его визирей именно такого рода. Они встречают в ночных путешествиях своих разные чудеса, которые впоследствии очень просто объясняются.

И не смотря на это вы все-таки признаетесь, что эти рассказы не плоше прочих в «Тысяче и одной ночи». Впрочем, как бы они ни разнились от прочих сказок, надо сознаться, что и те и другие в «Тысяче и одной ночи» нам нравятся по сказочному и необычайному своему содержанию. В сказках примешивается сверхъестественное в ежедневную жизнь нашу, в рассказах же замешаны хотя и возможные случаи, но приведенные странным поражающим способом.

— Странно, — сказал писатель, — что сбыточные события нас занимают столько же сколько и несбыточные. Отчего это?

— Оттого, что тут нас занимает личность, — отвечал старец, — в сказках, несбыточные события толпятся одно за другим, не давая действовать человеку, который сам по себе ничтожен и лишь слегка обрисован. Другое дело в рассказах, где каждая личность действует и говорит сообразно с нравом своим. Это и занимает, и нравится.

— Правда ваша! — вскричал купец. — Я сам не понимал почему одно мне нравится, другое нет, теперь же вы растолковали, и я вижу в чем дело.

— Всякую вещь надо обдумать и понять; тогда можно и судить о ней, — сказал старец в поучение молодежи. — Теперь-же слушайте: третий невольник встает с места и начинает свой рассказ.

родом немец; к вашим сказкам не привык, не могу рассказывать вам удивительные похождения султанов и визирей. Мой рассказ не будет о таких важных лицах, но надеюсь, что и он займет вас.

Родина моя Грюнвизель, небольшой городок южной Германии, который ничем не отличается от прочих маленьких городков: посреди площадь с колодцем, крутом площади ратуша, присутственные места, дома главных властей городских и самых богатых купцов; а затем в двух улицах помещаются прочие жители. Там все друг друга знают; если у пастора, доктора или бургомистра лишнее блюдо за столом, то это не останется в тайне; к обеду уже весть эта облетит весь город, а после обеда сходятся кумушки и соседушки переговорить за чашкой кофе об этом необычайном событии, и в заключение кумушки порешат, что бургомистр много выиграл или получил благодарность, а доктор взял с аптекаря взятку, чтобы прописывать рецепты самые дорогие. Можете себе вообразить, как неприятно было такому благоустроенному городу, когда в нем появился человек, о котором никто ничего не знал: ни чем он жил, ни как и для чего приехал.

Конечно, бургомистр видел его паспорт, бумагу, в которой значится кто он и которую у нас всякий должен держать при себе. Итак бургомистр видел паспорт и нашел его в порядке, но объявил у доктора за кофе, что новоприезжий ему все-таки кажется подозрительным. Уж если сам бургомистр нашел приезжего подозрительным, то понятно, что и весь город за ним говорил то же. Между тем чужой нанял помещение — целый дом особняк, стоявший дотоле пустым; привез подводу странных принадлежностей, как то: печку, очажок, таган и пр., и зажил один; он даже сам готовил кушаньем никто к нему не ходил, кроме старика, покупавшего ему припасы; но и тот не смел входить во внутренние покои; хозяин принимал покупки всегда в прихожей, и затем старик уходил.