Надежда Нелидова - Книги про девочек и их секреты [антология]

Лади на скамье подпрыгнул:

— Что ты городишь, мать? Твою Шектэм на селе воровкой окрестили. Из-за неё дочка писаря за меня замуж не пойдет.

Мать за голову схватилась:

— Ой, непонятливый! Шектэм напраслину на себя возвела, тебя жалея. Грязью её на селе из-за тебя поливают.

Лади знай своё кричит:

— Аптекарь сказывал: слиток — большое богатство. Откуда у Шектэм деньги?

Мать поникла головой. Боится открыть правду сыну.

Дело так было. Как тюрьмой Лади пригрозили, без памяти бросилась она к Шектэм. В ноги повалилась. Слезами захлёбывалась, причитала:

— Пропал наш Лади! Спаси его, милая, спаси его!

Хотела Шектэм спросить, что ж к писарской дочке не побежала мать за помощью. Да сама заплакала:

— Апай, я бы жизни не пожалела, чтобы Лади выручить. Только у меня и завалящей сотенки нету…

А мать точно обезумела. Растрёпанной седой головой о пол бьётся. Сморщенными губами подол юбки Шектэм ловит. И будто невзначай, платком рот прикрывая, шепчет:

— А ведь как Пужы-лавочник на тебя засматривается… Как подарками заманивает… — И снова головой о пол и в крик:

— Ой, вскормленный-вспоенный мой сыночек! Пропащая твоя кудрявая голова! Не видать нам твоих синих глаз…

У Шектэм догадка до ума дошла. Ойкнула, рот зажала:

— Апай, куда меня посылаешь? И не жалко тебе меня? И не страшно грех на душу брать?

Жалко, жалко девушку. Только родного сыночка пуще того жаль. Шектэм стоит белая, как стенка. Руки, бедняжка, уронила. Дико вскрикнула и вон из избы бросилась.

Кончила мать рассказывать, слезами обливаясь.

— Вот и должен ты, сынок, своей спасительнице земным поклоном кланяться. Прощения просить, что не можешь её теперь в жёны взять.

Лади потемнел лицом, мать слушая.

— Это почему, анай, я теперь не могу на Шектэм жениться?

Та руками замахала:

— Что ты, полоумный, опомнись! Это какая же мать порченой девке своего сына, такого пригожего, отдаст? Чтобы за спиной насмехались? Чтобы твою жену всю жизнь «жёнкой из-под Пужы» звали? А от Шектэм, дай бог, откупимся — чай, не звери. Вдовца ей приищем.

Лади ударил кулаком по столу так, что горшки и миски подпрыгнули и мать обмерла. На двор выскочил, к избёнке Шектэм поспешил. Глянула на него изба заколоченными окнами. Дверь камнем-валуном придавлена.

Соседка сверху сказала, что видела на заре девушку с узелком в руке. Садилась она в рейсовый автобус до города. А сосед снизу божился, что ночью Шектэм выбежала к замёрзшему пруду. Со взгорка в прорубь кинулась — только льдинки в чёрной воде зазвенели — заколыхались.

Лади с мужиками лёд расколотили, благо тонок ещё был, дно пруда баграми вдоль и поперёк исшарили — не нашли утопленницы. Да и не станет человек, на тот свет собравшийся, окна заколачивать, дверь камнем придавливать.

Не мешкая, собрался парень. Отцу-матери сколько-то деньжонок оставил. Бросил последний взгляд на дом Чильтро — так глянул, будто сжечь хотел. Писарь как раз в это время в окошко выглядывал. Крикнул ему Лади:

— Верно про вашу породу говорят: сверху шёлком блестите — внутри дерьмом гремите! Тьфу на вас!

Закинул ранец за плечи. Отправился в путь — невесту искать. Надо будет — сто дорог пройдёт. Сто рек шириной с Каму переплывёт. Сто гор высотой с Иднакар одолеет. Музъем быглес — сюлэм чузырес. Земля круглая — сердце вещее.

Отыщет девушку, крепко к сердцу прижмёт. Её солёные слёзы горячими губами осушит. Своей ненаглядной, солнышком своим назовёт. За руку возьмёт и домой законной женой приведёт…

За окошком взрываются петарды. Скрипит голубой снег под ногами и санками, смеются люди. Песни гремят.

Аня сонно улыбнулась. И, уже засыпая, спохватилась: камень… Он всё ещё припирает дверь. Значит, до сих пор ищет Лади по свету свою единственную возлюбленную… Земля круглая — сердце вещее.

— Какое чудо! Наверно, старинная? — Аня рассматривает брошь в форме ивовой серёжки, каждая тычинка как живая. Золото тусклое, а алмазная пыльца под солнечным лучом нестерпимо горит-переливается. Бабушка Югыт улыбается: «Так-то вот махонькая ивовая серёжка больших бед наделала».

Аня хватается за тетрадку — знает, что за этим последует сказка.

— В нашей деревне, — начинает нараспев бабушка Югыт, — жила девочка-сирота. Родители её, фермеры, поехали по делам и в аварии насмерть разбились.

Приезжали городские тётеньки, сиротку в детский дом забрать. А она так пряталась — с милицией не найти.

Рассердились тётеньки. В сердцах: «Несносный ребёнок!» — обозвали. Уехали обратно в город.

— Айда к нам, забоишься одна в доме, — звали сироту соседи.

— Не забоюсь. А Мурка с Тузиком на что? Как в пословице: дурной человек придёт — кошка цапнёт, собака загрызёт.

И ведь смогла себя прокормить, выросла. Картошку рыла, хотя сама затылком вровень черенку у лопаты. Козу доила и молоко пила.

После школы на ферму устроилась. В ладную девушку выровнялась. Голосок серебряный, как у жаворонка. Её деревенские так и прозвали: Азвесь Чирдэм (Серебряная Трель).

Частенько из районного дома культуры за певуньей машину посылали. Надевала Чирдэм бабушкино платье и шапочку с подвесками. Повязывала узорчатый фартук.