Верена Райнхардт - Фридрих Львиный Зев верхом на шмеле

— Тут за пару монет дают рабочее место и инструменты, — объяснил он Фридриху, хотя тот и не спрашивал. — Если я сам починю, выйдет гораздо дешевле, чем им отдавать.

После этого он предоставил Фридриха самому себе и погрузился в мотор байка.

Фридриха это не смутило: он снова оказался в потрясающе интересном месте, механизмы вокруг были ему очень любопытны. Ему во что бы то ни стало захотелось узнать, как они работают. А так как, судя по всему, времени объяснять ему, что к чему, ни у кого в мастерской не было, он сам стал ходить вокруг машин, соображая, какая шестерня должна взаимодействовать с каким рычагом и что при этом происходит. Некоторое время это получалось вполне неплохо: Фридрих исследовал отдельные части, целые шестеренные механизмы, насосы и цепные тали. Что-то было огромное, величиной с дом, что-то — крошечное, как часовой механизм. Какие-то механизмы просто лежали на верстаках, другие можно было увидеть только через люки в больших машинах. При этом Фридриху казалось, что с каждой минутой он понимает все больше.

— Ну, помочь тебе? — спросил жук, ковырявшийся с каким-то поршнем.

Фридрих покачал головой:

— Я просто смотрю и пытаюсь понять, как это всё работает.

— Чинить тебе ничего не нужно?

— Нет, я просто жду, — Фридрих заглянул в колесную арку.

— Если скучно, вон в том большом ящике всякие обломки, — кивнул в сторону жук. — С ними можно делать что угодно, лом все равно в переплавку отправляют.

Фридрих подошел к ящику. В нем лежали поломанные и погнутые детали, болты с сорванной резьбой, куски проволоки, какие-то стержни… Фридрих начал копаться там без особого энтузиазма.

Спустя четыре часа Кальссон обнаружил его все у того же ящика с горящими щеками и с полудюжиной небольших конструкций из металлолома вокруг. Фридрих был настолько погружен в свое занятие, что даже не замечал Кальссона, пока тот не кашлянул.

— Я с байком вроде закончил, — сказал он, вытирая тряпкой одну пару лапок за другой.

— Ой, Кальссон, посмотри, это надо тебе показать, — обрадовался Фридрих и поднял один из своих шедевров. — Крутишь здесь, и вот эти две пластинки сходятся, а потом расходятся! Гениально, правда?

— Очень полезно, — сухо прокомментировал Кальссон. — Сходятся и расходятся. Такое всегда пригодится.

— Да-да, мне сейчас тоже не придумать, где это можно применить, — признался Фридрих, — но когда-нибудь кому-нибудь оно очень пригодится!

— Уже за полночь, — буркнул Кальссон. — Может, спать пойдем?

— Стой, еще одна штука! — Фридрих сунул Кальссону под нос другое свое произведение. — Подставка для бутылки на твой байк. Специально для тебя делал.

— О, спасибо, — обрадовался Кальссон. На этот раз он был действительно тронут. — На руль можно привинтить.

После этого Фридрих послушно сел на байк за Кальссоном, и они поехали к дешевой гостиничке, где Брумзель уже похрапывал в стенной нише. Фридрих очень долго не мог заснуть — столько идей роилось у него в голове. Но потом усталость все же взяла свое, и он задремал. А когда встало солнце, они двинулись дальше в сторону Ласточкиной Горки.

Прошел еще день, и колючие заросли начали заметно редеть. Брумзель с Фридрихом, летевшие над дорогой, стали замечать, что на ней становится всё оживленнее. Существа всех цветов кожи, шерсти и панциря двигались по дороге внизу, взбирались по каменистой тропе, которая поднималась все выше по крутому поросшему лесом склону. Кальссон радостно катил на байке, но из-за затяжного подъема получалось у него медленнее, чем обычно. Если б не он, Брумзель с Фридрихом добрались бы до Ласточкиной Горки в считанные часы. Но так как приходилось примеряться к темпу Кальссона и лететь в потоке насекомых, им понадобился целый день и еще добрая часть следующего утра, прежде чем показалась ярмарка.

Город раскинулся полукругом под крутым обрывом. Светлые вершины из песчаника поднимались высоко над кронами деревьев в долине. Наверху тут действительно гнездилось множество ласточек и черных стрижей, а внизу, под деревьями, стояли домики и башенки.

Вообще-то там была и нежная зеленая травка, и чудесный ковер изо мха, но видно их было мало где. Почти все пространство занимали шатры и вагончики, а между ними колыхались гирлянды и бумажные фонарики. На ветвях деревьев и вдоль склонов были расставлены и развешены шатры, построены ларьки — до них можно было добраться по подвесным мостам и веревочным лестницам. Тут и там виднелись сцены, где надрывались музыканты, а между шатрами акробаты жонглировали и ходили на ходулях.

Фридрих, Брумзель и Кальссон подлетели и подъехали к Ласточкиной Горке с верхнего края. Фридрих потрясенно разглядывал раскинувшийся у его ног вид. Сколько хватало глаз, там царила веселая кутерьма.

— Вот это размах! — восхищенно прошептал Фридрих.

Брумзель тоже был впечатлен, но изо всех сил старался этого не показывать.

— Ну да, — сказал он, — пойдем поближе посмотрим!

— Ладно, вы идите вперед, — сказал Кальссон. — А я оставлю байк здесь и на паутине спущусь.

И Фридрих с Брумзелем устремились вниз в толпу.

— Ой, там цепочная карусель! — закричал Фридрих, когда они пролетали сквозь кроны деревьев. — Я хочу покататься! Можно?

— Я такого никогда не пробовал! Это как? — прокричал в ответ Брумзель.

— Это как летать!

— То есть? — удивился Брумзель. — А что в этом такого замечательного?

Но потом он все-таки решил прокатиться на карусели и радовался так же громко, как и другие. Прокружившись пусков эдак десять, они слезли и пошли искать следующее развлечение. Все вокруг было яркое, непривычное, призывно пахло. Они прошли мимо большого плаката, висевшего на ларьке.

— Нет, они просто без ножа режут! — воскликнул Брумзель, радостно бросаясь к плакату. — Ты видел это, Фридрих? Здесь сегодня вечером Совини поют!

— Кто?

— Ты не знаешь Совини? В какой же глуши ты рос?.. Ах, ну да, конечно… Совини, — стал объяснять Брумзель, отводя Фридриха в сторону, чтобы не задерживать поток людей, — это три ужасно знаменитые оперные певицы. Точнее говоря, они сестры. Я их как-то слышал при дворе Офрис, они действительно потрясающие. И сегодня мы их услышим! А в довершение этого великолепия будет еще фейерверк. Вот это день, боже мой!

Фридрих не то чтобы обезумел от радости — в конце концов, он не очень-то любил оперу, — но твердо решил как следует развлечься. Этим они и занялись. Сначала пошли соревноваться в метании дротиков, потом покатались на огромном корабле-качалке, затем взяли напрокат ходули и попытались походить на них (Брумзель — сразу на трех парах), и только после этого решили, что пора бы и передохнуть.

Тогда они отправились в ту часть ярмарки, где стояли прилавки и шла торговля. Тут были самые невероятные, самые необычные вещи: одежда и украшения для всех мыслимых и немыслимых существ, ароматические палочки, странные сандалии, книги, фонари, картины, непонятные аппараты, посуда и много чего еще. Кроме того, отовсюду слышна была какая-нибудь музыка: то на одном, то на другом углу пиликали на скрипке, били в барабаны или дули в трубы. Фридрих старался как можно лучше запомнить все это великолепие, пропитать им память как губку, понимая, впрочем, что большую часть все равно забудет. От этого ему становилось грустно, ведь если когда-нибудь как-нибудь все устроится и он вернется домой, он больше никогда не сможет попасть на ярмарку в Ласточкиной Горке.