Юлиан Тувим - Стихи и сказки

Но тут кондуктор говорит:
— Вы не волнуйтесь, граждане!
Вы успокойтесь, — говорит
Он пассажиру каждому.—

Задачник, без сомнения,
Мы школьнику вернём,
Мы в камеру хранения
Находки отдаём!

Довольны бабушка и дед —
К ним внук явился на обед.

Пока он ел варенье,
Орешки колотил,
В камеру хранения
Задачник прикатил.

Мы в автобусе, в трамвае
Часто вещи забываем.
Всё, что где-нибудь найдут,
Бережно хранится тут.

Тут и сумочки и тапки,
Тут и зонтики и шапки.
А калош-то, а калош!
Всех калош и не сочтёшь!

Задачник служащий берёт —
В чернилах серый переплёт,
А внизу, направо,
Написаны слова:
«Булкин Пава,
Школа триста два».

— Тут долго думать нечего,
А надо как-нибудь
Задачник нынче вечером
Хозяину вернуть!

Ведь завтра воскресенье —
Ему не повезло:
Камера храненья
Закрыта, как назло!

По телефонной книге
Находит номер он,
И набирает мигом
Он школьный телефон.

— Ищем мы парнишку,—
Так он говорит,—
Потерял он книжку,
Грязную на вид.
Тут внизу, направо,
Написаны слова:
«Булкин Пава,
Школа триста два».

Кто-то в трубке помолчал,
Кто-то в трубке проворчал:

— Есть Пышкин, Булочкин,
Блинков,
Суха́рченко и Крендельков…
Всех не упомнишь пареньков!..
А впрочем, вспомнил, право:
Есть школьник Булкин Пава!
Я телефон могу вам дать:
Г — шесть — пятнадцать — двадцать
пять!

Звенит звоночком гулким
В передней телефон.
Домой вернулся Булкин,
Снимает трубку он.

— Ищем мы парнишку,—
Кто-то говорит,—
Потерял он книжку,
Грязную на вид.

Всех на́ ноги поставил
Он книжкою своей,
Мне нужен Булкин Павел —
Разиня, ротозей!

Пусть без промедленья
Он сейчас придёт
В камеру храпенья
У Кировских ворот!

— Он сейчас приедет! —
Булкин отвечал…
Телефон в передней
Сразу замолчал.

Под самым небом — горные отроги,
Внизу — поля, раздолье, ширина,
Бегут тропинки и пути-дороги…
И это всё — Советская страна.

Вот нежная и молодая хвоя,
Растут подростки — ёлка и сосна.
Здесь встанет лес сплошной стеной живою —
Так хочет вся Советская страна.

В саду фруктовом — яблоки и сливы,
Сквозь зелень школа новая видна.
Ребятам путь открыт большой,
счастливый:
Их край родной — Советская страна.

Вот здесь он жил в уюте и тепле,
Учил урок, кончал десятилетку.
Ещё остались в письменном столе
Его задачник и тетради в клетку.

Вот книга. Кажется, тепло руки
Ещё хранит открытая страница.
А на полу ещё блестят коньки —
Им больше инеем не серебриться.

Его часы идут. Но сонных век
На них он не поднимет на рассвете.
Нет! Время кончилось, ушло навек —
Не для него кружатся стрелки эти!

Он, как ребёнок, весел был душой,
Ещё недавно жил он вместе с нами…
Он умер смертью храбрых, как большой,
Рукой сжимая полковое знамя.

Не говори мне, сколько лет
Кто были бабушка и дед —
Казённых не терплю анкет!

Ты можешь ли по правде жить?
По-настоящему дружить?
За друга голову сложить?

Ты пожалеешь ли душой
Того, кто в горести большой?
Поможешь ли в беде чужой?

Ты любишь ли поля, леса,
Моря и птичьи голоса?
Земного мира чудеса?

Гордишься ль, что живёшь в стране,
Где всё в движенье, в новизне,
В полёте к звёздной вышине?

Живёшь ли с сердцем нараспах
В своих делах, в своих словах —
В стране иль в четырёх стенах?

Не говори мне, сколько лет,
Кто были бабушка и дед —
Казённых не терплю анкет!

Стоит он в трёхметровый рост —
Из бронзы вылитый, огромный…
А в жизни был он очень скромный
И ростом невелик и прост.

Он, верно, был бы удивлён,
На памятник прищурясь глядя.
«Мне монумент? Чего бы ради?» —
Спросил бы, улыбаясь, он.

Душою ясной и живой
Он мог любить и ненавидеть.
Он мог смотреть, умел увидеть
И вмиг понять, где враг, где свой.

Не памятник, а Человек —
Живым вошёл он в нашу память
Тем, что сумел переупрямить,
Перекроить двадцатый век!

Мой брат заходит в мастерскую
И надевает свои халат…
Я притаилась: посмотрю я,
Что делает мой старший брат.

Он глину замесил погуще,
Её он давит, гладит, мнёт…
И вот я вижу: лоб большущий
Из глыбы глиняной встаёт.

Вот губы выросли из глины,
Легла ложбинка на губу,
Вот три дорожки — три морщины
Бегут вперегонки по лбу.

Бровь встала уголком горбатым,
Бородки заострился край…
— Кто это? — я спросила брата.
И брат ответил: — Отгадай!

Две ямки сделал он — два глаза,
Он к ним притронулся слегка,
И глина стала тёплой сразу
И будто смуглою щека.

Как будто с глаз упали тени.
Глаза смеются и горят…
Я закричала: — Это Ленин! —
И улыбнулся старший брат.

«Какую бы сделать покупку? —
Гадали ребята и вот
Решили: — Вишнёвую трубку
Бойцу мы отправим на фронт!»

Боец закурил после боя,
И вьётся колечками дым.
И вспомнился дым над трубою
Далёко, над домом родным.

Дымок завивается, вьётся,
И кажется в синем дыму,
Как будто жена у колодца
Стоит, улыбаясь ему.

И видит он дым от пожара —
Припомнил советский боец,
Как в страхе сквозь дым побежала
Отара кудрявых овец.

Припомнил ребят своих воин…
О них он так часто тужил!
И ненависть воин удвоил:
В бою семерых уложил!