Юрий Томин - Шел по городу волшебник. Повести

Костя молчал и чувствовал, что в нем просыпается ненависть к Петру Первому, ради которого выстроили эту школу с длинными скрипучими коридорами. Именно из-за него, царя дурацкого, стоит Костя перед столом и не знает, что ответить на вопрос Веры Аркадьевны. А если и ответит, то ему зададут новые, и если он в конце концов раскается, то будут опять вопросы, что бы проверить, действительно ли он распаивается или все это просто так.

- Ты ведь способный мальчик, Шмель, ты можешь учиться отлично, если захочешь, - сказала Вера Аркадьевна. - Тебе все дано: тысячи людей работают, чтобы ты мог учиться. А ты… Какой у вас сейчас урок?

- Ботаника.

- Вот видишь. Разве без знания ботаники можно стать хорошим агрономом или садоводом? А вдруг ты и сам станешь учителем ботаники?

- Я?! - На лице Кости такое отвращение, что Вера Аркадьевна начинает сердиться.

- Да, да, ты. Эта профессия ничуть не хуже других. Тебе уже пора подумать о своей будущей профессии. Ты ведь не маленький. Еще год, два, три… Время летит быстро. И я думаю… - Морщинистое лицо Веры Аркадьевны добреет. - Я думаю, что где-то уже строится ракета, на которой полетят в космос твои ровесники. Может быть, кто-нибудь из твоего класса. А может быть, и ты, а? Но нет. - Вера Аркадьевна с сожалением покачивает головой. - Тебя не возьмут на ракету. Полетят люди дисциплинированные и, прежде всего, обладающие прочны ми знаниями. Кстати, и знающие ботанику тоже.

Костя уныло смотрит на горниста. Ботаника, ракета… и опять ботаника. Вот если бы вдруг ожил и затрубил горнист на картине, было бы здорово! Вера Аркадьевна упадет в обморок и все забудет. Костя не хочет быть учителем ботаники. Он сам не знает, чего хочет. Просто еще не думал об этом.

- Неужели тебе не хотелось бы слетать на Марс? - И Вера Аркадьевна смотрит на Костю так, словно пропуск на Марс у нее в кармане.

Горнист на картине оживает. Его розовое лицо и галстук наливаются светом. Он чуть шевельнул головой. «На Марс! - трубит он. - На Марс!» Костя широко открывает глаза. Снится, что ли? Да нет, просто солнце вышло из-за облака и осветило картину.

- На Марс, Шмель, на Марс, а? - повторяет Вера Аркадьевна.

И тут Костю вдруг осеняет.

- А знаете, Вера Аркадьевна, - говорит он, - мне один раз снилось. Я лечу… и кругом одни звезды! Я даже одеяло сбросил. Честное слово!

И Вера Аркадьевна верит. Она уже сорок лет работает в школе. Тысячи таких, как Костя, прошли через ее руки. Но по-прежнему ей всегда легче поверить хорошему, чем плохому.

- Вот видишь, Костя, - говорит она, - ты ведь все понимаешь. Иди, извинись перед учителем. Иди и обещай, что это - последний раз.

Не столько в словах ее, сколько в голосе - доброта и мудрость старой женщины, которой гораздо приятнее похвалить или простить, чем наказать или выругать.

А Костя, собачий сын Костя Шмель, если не умом, то чутьем понимает это. Он опускает глаза, будто ему и в самом деле стыдно. Он переступает с ноги на ногу и чуть наклоняет голову, будто и вправду чувствует себя неловко.

- Я обещаю, Вера Аркадьевна. - Он степенно идет к двери, оборачивается. - Спасибо, Вера Аркадьевна, - произносит Костя, вроде бы и некстати, а на самом деле так кстати, что Вера Аркадьевна только машет рукой и уже больше ничего не говорит.

Дверь открывается и закрывается. Сине-белая табличка остается за спиной. Звенит звонок.

Костя идет по скрипучему коридору, лихо печатая шаг. На лестнице он ложится животом на перила и мчится вниз, грохоча ботинками по мраморным ступеням.

Он вбегает в буфет, где уже выстроилась ребячья очередь.

- Алё! Вы на Марс? - орет он. - Кто последний - я первый! Вчера занимал! - и с разбегу вклинивается в очередь.

Сегодня после уроков в класс прибежал Владик - наш вожатый из восьмого «Г». Он спортсмен и очень подвижный. Даже когда он стоит, то кажется, что все равно бегает. Вообще-то он - ничего, потому что никому не дает никаких поручений. Заглянет в дверь, спросит:

«Ну, как дела?»

Ему отвечают:

«Так себе».

«Хорошо!»

«Плохо».

А Владик скажет:

«Ну и молодцы. Жми дальше», - и опять убежит.

Но сегодня Владик убежал не сразу. Мы уже расходились, но Владик загородил дверь и сказал, чтобы мы остались.

Я спросил:

- А зачем?

- А затем, что вы не ведете никакой работы и мне из-за вас влетело.

- А зачем вести работу?

- Потому что вы пионеры.

- А зачем мы пионеры?

- Ты что, ненормальный? - сказал Владик.

А я снова сказал:

- Зачем ненормальный?

Я уж знаю: если все время задавать один и тот же вопрос, то можно разозлить любого человека. Вообще-то Владик - ничего, но мне просто интересно, что я могу разозлить кого хочешь.

Владик, конечно, разозлился.

- Тебя, Шмель, - сказал он, - сегодня опять выгнали из класса, можешь и сейчас уходить.

- Могу? - спросил я.

- Можешь!

- А остаться могу?

- Как хочешь.

- А уйти тоже могу? - снова спросил я.

Тут Владик покраснел. Он сжал кулаки. И ребята перестали смеяться. Ну, и я замолчал.

- Так, значит, ребята, - сказал Владик, - нужно чего-нибудь придумать. А то у вас пионерская работа отстает. Я, как вожатый, за вас отвечаю, а у меня и без вас дел хватает. Даже сегодня - соревнование. Давайте думать быстрее.

Ребята помолчали, помолчали, потом Алик Летицкий предложил:

- Давайте бумагу собирать.

- Нет, лучше железо, - сказал Мишка Летицкий.

Алик и Мишка - близнецы. Они просто терпеть не могут, что похожи друг на друга. Им надоело, что их все время путают. Поэтому они всегда спорят и даже в школу ходят по разным улицам.

Владик обрадовался:

- Очень хорошо. Давайте - бумагу. Знаете, сколько из нее тетрадей можно сделать?

- Лучше железо. Бумагу уже собирали, - возразил Мишка.

- Железо тоже хорошо, - согласился Владик. - Стране очень нужно железо. Вот… А у меня сегодня соревнование. Давайте решать быстрее. Все равно собирать чего-нибудь нужно.

- А ты лучше помолчи, - повернулся Мишка к Алику. - Железо тоже собирали.

- Не стоит спорить, ребята, - сказал Владик. Он все время бегал вдоль доски и поглядывал на часы. - Какая разница, чего собирать? Пускай половина собирает бумагу, половина - железо. А потом подведем итоги. Договорились?

Я сидел и думал: ничего мы не договорились. Мне-то все равно: хоть железо, хоть бумагу, хоть Исаакиевский собор. Конечно, потом ребята будут говорить, что я не активный. А учителя говорят, что я даже слишком активный. Тут не разберешь. Если все пойдут - и я пойду. А не пойдут - и я не пойду. Или можно еще так: все пойдут, а я - нет. Или так: все - нет, а я пойду.

В общем, пока я думал, встал Борька Таланов.

- Знаешь, Владик, - сказал Борька, - а может, лучше сделать антенну?