Астрид Линдгрен - Рони, дочь разбойника

Все громче и громче становилось это странное пение, и сердце Рони трепетало так сладостно, что она просто-напросто забыла, что ее ждут дома и что Ловиса скоро запоет свою вечернюю Волчью песнь. Она забыла обо всем и желала сейчас только одного – идти к тем, кто звал ее из тумана.

– Я иду, иду!.. – крикнула Рони и сошла с тропинки.

Но не успела она сделать и несколько шагов в сторону, как Бирк резко дернул ремень, причем так сильно, что сбил ее с ног.

– Ты куда?! – заорал он не своим голосом. – Если ты пойдешь к подземной нечисти, тебе конец! Сама знаешь!

Подземная нечисть, да, она слыхала о ней. Она знала, что только в туман выползают эти твари из своих темных глубин, но никогда еще не видела ни одной из них. А теперь Рони была готова бежать по их зову куда угодно и даже навсегда остаться под землей, лишь бы всю жизнь слушать это чудное пение.

– Иду, иду! – снова крикнула она и поднялась.

Но Бирк был уже рядом и схватил ее за плечи.

– Пусти!.. – стала отбиваться Рони. – Пусти, слышишь!

Бирк крепко держал ее.

– Не дури! – говорил он. – Не губи себя!

Но она не слышала его. Пение подземной нечисти, от которой гудел лес, неудержимо, словно магнитом, притягивало ее.

– Иду, иду! – крикнула она в третий раз и стала бороться с Бирком, чтобы вырваться из его рук.

Она била его по рукам, царапалась, кричала, плакала, умоляла отпустить ее и в конце концов укусила его в щеку, но он все равно крепко держал ее за плечи.

Долго держал. Вдруг туман стал рассеиваться так же быстро, как и опустился. И пение тут же умолкло. Рони будто очнулась от глубокого сна. Она увидела тропинку, которая вела домой, и красное солнце, заходящее за гору. И Бирка. Он стоял совсем рядом.

– Я же тебе велела держаться на расстоянии этого ремешка, – сказала Рони и, заметив кровь на его щеке, спросила: – Тебя что, лисица тяпнула, да?

Он не ответил, смотал ремешок и протянул ей.

– Спасибо. Теперь я сам найду дорогу в башню Борки.

Рони исподлобья уставилась на него. Но снова разозлиться не смогла, а почему, сама не знала.

– Ну и катись отсюда! – сказала она без злобы и убежала.

В этот вечер Рони сидела с отцом у горящего камина. И вдруг вспомнила, что ей хотелось расспросить его кое о чем.

– А что это за вещи, которые ты брал, ни у кого не спрашивая, как сказал Борка?

– Посмотри-ка, – сказал Маттис, указывая на раскаленные угли в очаге, – видишь рожицу? Похожа на Борку, правда? Черт бы его побрал!

Но Рони не обнаружила никакого Борки в раскаленных угольях и упорно продолжала свое:

– Так что же ты брал без спросу?

Маттис ничего не ответил, но за него это сделал Лысый Пер:

– Очень многое!.. Хо-хо!.. Хи-хи!.. Да-да!.. Очень, очень многое! Пожалуй, кое-что я смогу вспомнить…

– Помалкивай! – зло оборвал его Маттис. – Не твое дело.

Все разбойники, кроме Лысого Пера, уже отправились спать, а Ловиса вышла во двор, чтобы запереть на ночь кур, овец и коз. Поэтому только Лысый Пер услышал, как Маттис объясняет дочери, что значит быть разбойником. Разбойник, мол, такой человек, который берет себе что хочет, ни у кого ничего не спрашивая.

Вообще-то Маттис не стыдился своей работы, напротив! Он гордился и хвастался тем, что он самый могучий разбойничий атаман во всех лесах и горах. Но теперь, когда ему надо было рассказывать об этом Рони, ему стало как-то не по себе. Само собой, он собирался со временем рассказать ей о своих делах, тут уж никуда не денешься, но охотно отложил бы этот разговор.

– Ты такое невинное дитя, доченька моя, что пока я тебе еще толком ничего об этом не говорил.

– Толком?.. Скажи лучше, и словом не обмолвился, – снова встрял Лысый Пер. – И нам не велел.

– Эй, старик, не пора ли тебе баиньки? – спросил Маттис.

Но Лысый Пер не двинулся с места. Он хотел дослушать этот разговор.

А Рони мало-помалу начала понимать, в чем дело. Только теперь она сообразила, откуда у них все бралось. То, что разбойники привозили по вечерам на лошадях в замок – разные товары в мешках и свертках, – конечно же не росло на деревьях в лесу. Оказывается, ее отец просто-напросто отнимал это у других людей.

– А разве люди не злятся, когда у них отнимают их вещи? – спросила Рони.

Тут Лысый Пер опять захихикал.

– Да еще как! – со знанием дела заверил он. – Ого-го, ты бы только послушала, что они кричат!

– Старик, а старик, было бы неплохо, если бы ты наконец угомонился, – сказал Маттис, но Лысый Пер не двинулся с места.

– Многие даже в голос ревут, – продолжал он.

Тут Маттис заорал благим матом:

– Заткнись! Не то вышвырну тебя отсюда!..

Потом он потрепал Рони по щеке.

– Ты должна понять, Рони. Так уж все устроено на свете. Так было испокон веку, и обсуждать тут нечего.

– Чего уж тут обсуждать, – поддакнул Лысый Пер. – Но только люди почему-то никак к этому не привыкнут. Они так негодуют, рыдают и проклинают нас, что любо-дорого смотреть!

Маттис упер в него злобный взгляд, потом снова обернулся к Рони.

– И отец мой был атаманом, и дед, и прадед, знай это. Да, вот так… Да и я не опозорил свой род. Я тоже атаман, и, можно сказать, самый могучий атаман во всех лесах и горах. И ты, дочь моя, тоже станешь атаманом, когда вырастешь…

– Я?! – вскрикнула Рони. – Ни за что на свете! Я не хочу, чтобы люди негодовали и плакали.

Маттис запустил пятерню в свои густые волосы. Он был озабочен. Он хотел, чтобы Рони восхищалась им и любила его точно так же, как он восхищался ею и любил ее. А теперь она, видите ли, кричит: «Ни за что на свете!» – и не желает стать атаманом, как ее отец. Маттис почувствовал себя несчастным. Ведь должен же он как-то ее убедить, что дело, которым он занимается, хорошее и справедливое.

– Пойми, дочка, я беру только у богатых, – пояснил он. Потом подумал немного и продолжил: – И отдаю часть бедным. Да-да, именно так.

Тут снова захихикал Лысый Пер:

– Точно! Помнишь, ты подарил целый мешок муки бедной вдове с восемью детьми?

– Еще бы! Вот так я и поступаю! – Он погладил свою черную бороду, потому что был очень доволен и собой, и Лысым Пером.

А Лысый Пер все хихикал и хихикал:

– Маттис, у тебя отличная память, о, просто отличная! История с вдовой, дай-ка я прикину, была лет десять назад, да, не меньше. Что и говорить, ты частенько помогаешь бедным, примерно раз в десять лет!

– Если ты немедленно сам не ляжешь спать, – не своим голосом завопил Маттис, – то я тебя уложу, не сомневайся!

Однако до этого дело не дошло, потому что со двора вернулась Ловиса. Лысый Пер тут же заковылял в свою каморку, и Рони тоже легла. Пока Ловиса пела Волчью песнь, погас огонь в очаге. Рони лежала в своей кровати и слушала, как пела Ловиса, и ничуть не огорчалась, что ее отец – разбойничий атаман. Он был ее Маттис, и, что бы он ни делал, она любила его.